– Артамонова… Кременчугская… Вот, сукин сын, он опять выходит на Кутузовский!
– Проверяется. Как видишь, и на него есть управа. Он зря жжет бензин, петляя по городу, а мы… О, дьявол!
Стоило ему упомянуть о бензине, как мотор «девятки» чихнул, снова заработал ровно, потом опять зачихал и заглох.
– Пропади ты пропадом, – сказал Слепой и открыл дверцу.
– Что случилось? – заволновался Активист.
– Бак сухой. Настолько замотался, что забыл заправиться. И на старуху бывает проруха. Давай вылезай.
Он первым выскочил на проезжую часть, едва не угодив под колеса ненормально огромного, приземистого и широкого, овально-вытянутого, сплюснутого спереди, сверкающего «доджа», в салоне которого грохотала музыка. Водитель «доджа» ударил по тормозам так резко, что машину занесло, и она стала под утлом к проезжей части. Раздался глухой удар и звон стекла. Глеб сокрушенно покачал головой, увидев старенький зеленый «москвич», весь покрытый коричневыми пятнами грунтовки, влепившийся в заднее крыло «доджа». Глаза водителя «москвича» расширились, казалось, на все лобовое стекло, рот испуганно приоткрылся.
– Ну че, козел, влетел? – спросил водитель «доджа», лениво выбираясь из-за руля и грудью надвигаясь на Глеба. Светлый деловой пиджак и белая рубашка с галстуком не могли скрыть широченных плеч и выпуклой груди владельца дорогой «американки». – Бегаешь, падла, как подстреленный. Ты знаешь, на какие бабки ты набегал?
– Извини, браток, – сказал ему Глеб, – некогда мне с тобой. Ключи где, в машине?
– В ма.., машине, – слегка заикаясь, ответил хозяин «доджа», отступая от дверцы и не сводя глаз с армейского кольта сорок пятого калибра, твердо смотревшего ему в живот. – Да вы че, мужики? У меня «крыша», я плачу регулярно".
Слепой сел за руль и открыл соседнюю дверцу, помогая Активисту, который держал в руках прибор слежения, забраться в салон.
– Ну и корыто, – сказал Виктор, когда машина бесшумно тронулась и не поехала, а поплыла вперед.
– Извини, – сухо отозвался Слепой, – выбирать было не из чего. Куда едем?
Виктор указал маршрут и нахмурился. Сивый держал путь в знакомые места, и это было непонятно. Он поделился своим недоумением с Глебом. Тот пожал плечами.
– Посмотрим, – сказал он. – Главное, чтобы он от нас не ускользнул.
Он прибавил газу и испуганно отдернул ногу от педали: машина рванулась вперед так, словно у нее под днищем были установлены реактивные ускорители. Кое-как найдя общий язык с этим американским чудищем, он поехал дальше, следуя указаниям Активиста.
Виктор хмурился все сильнее, а когда зеленая точка на экране замерла в полной неподвижности, не удержался и выругался вслух.
Слепой перевел на него сосредоточенный взгляд и сделал вопросительное движение бровями.
– Он остановился возле дома Тыквы, – ответил на его невысказанный вопрос Активист. – По крайней мере, очень близко.
– Ты же говорил, что это в Чертаново, – сказал Глеб, снова увеличивая скорость и со свистом проскакивая перекресток на желтый свет.
– В Чертаново теткина квартира, где он прятался, – досадливо отозвался Активист. – А его собственная хата здесь.
– Кому на Руси жить хорошо, – пробормотал Глеб, с визгом покрышек сворачивая в боковой проезд, чтобы сократить путь. – Ч-черт, здорово мы от него отстали. Минуты на три, на четыре…
– Погоди-ка, – подавшись вперед, сказал Виктор. – Он опять тронулся.
С минуту Слепой молчал, сосредоточенно вертя баранку. Наконец он глубоко вздохнул и сказал:
– Вот что, Виктор. Видимо, нам все-таки придется разделиться. Нужно посмотреть, что он там делал, в квартире этого вашего Тыквы. Я поеду за ним, а ты посмотри.
Что-то не так? – спросил он, перехватив косой взгляд Активиста. – Может быть, тебя волнуют деньги? Поверь, мне они не нужны.
– Мне тоже, – сказал Виктор. – Мне нужен Сивый.
– Некогда с тобой спорить, – сказал Глеб. – Подумай о девчонке. Возможно, эта его остановка имела отношение к ней. Дверь открыть сможешь?
Активист криво улыбнулся и побренчал в кармане связкой отмычек. Слепой кивнул.
– Здесь, – сказал Виктор.
Слепой затормозил, и машина встала как вкопанная.
Активист помедлил, вздохнул и аккуратно поставил прибор слежения на широкое кожаное сиденье, развернув его экраном к Глебу.
– Не тяни, – сказал Слепой. – Он уходит.
– Удачи, – вместо ответа произнес Виктор, открывая дверцу.
– Взаимно.
Длинный, как торпеда, золотисто-коричневый «додж» сорвался с места и в считанные секунды исчез из вида.
Активист проводил его взглядом и, засунув руки в карманы куртки, торопливо зашагал к подъезду.
Глава 18
Раскошин торопился. Обнаружив пропажу морфия, он вдруг почувствовал, что игра зашла слишком далеко. Едва ли не впервые в жизни он опоздал сделать ход, пропустив сокрушительный удар. Потеря морфия была не так важна – в конце концов, деньги за всю партию товара так или иначе оказались у него. Важнее было то, что его невидимый противник оказался дьявольски силен и хитер: он бил, все время оставаясь в тени, и порой Сивому казалось, что он ощущает на затылке чужое дыхание. В таких условиях не могло быть и речи о том, чтобы продолжать игру: на карту было поставлено слишком многое, а Сивый имел на руках одну мелочь. Он знал: если упростить ситуацию до предела и отбросить всю словесную шелуху, все сведется к тому, что он попросту испугался. Раскошин ничуть не стыдился страха: не боятся только клинические идиоты, а разумному человеку контролируемый страх помогает сохранить в целости голову и иные, не менее ценные, части организма. Уклониться от драки, когда на руках у тебя два чемодана денег, а победа более чем сомнительна, вовсе не зазорно, напротив – это единственное разумное решение.
Сивый принял твердое решение обрубить все концы, оборвать связи и лечь на дно. Немного позже, когда пыль уляжется, можно будет выползти из норы, не торопясь вычислить умника, у которого хватило пороху напугать бывшего офицера госбезопасности Раскошина, и свести с ним счеты по всем пунктам. Об Активисте Сивый не думал вообще – мстить такому мелкому противнику было ниже его достоинства. Шараева можно будет прихлопнуть походя, как надоевшего комара, а потом он займется Малаховым. Старый козел наверняка не откажется сообщить ему имя своего нового сотрудника, который так метко стреляет и всюду поспевает раньше всех, – конечно, если уважаемого Алексея Даниловича хорошенько попросить.
Он наверняка растает, если его попросит Маргарита Викентьевна.., громко и с большим чувством.
Перед тем как лечь на дно, нужно еще закончить одно неприятное, но нужное дело. Девчонка давно уже сыграла свою роль, и ее можно было смело вычеркивать из списка действующих лиц. Конечно, можно просто оставить ее медленно умирать там, где она была сейчас, но это означало бы, что работа проведена неряшливо, не до конца. Существовала возможность, что на соплячку кто-нибудь случайно наткнется прежде, чем она откинет копыта. Хотя бы тот же Активист. До сих пор Раскошин ухитрялся действовать, не оставляя после себя ничего, что напрямую указывало бы на него. Малахов мог надорвать глотку, крича на каждом углу о виновности Раскошина во всех смертных грехах, но у него не было ни одного доказательства, ни единой улики виновности бывшего подполковника. А девчонка – не улика, а живой свидетель, который мог многое порассказать заинтересованным слушателям.
