Книга Майский сон о счастье - Эдуард Русаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 120
– Роберто, что с тобой? Ты плакал во сне, а потом кричал. На каком-то славянском языке… может, на русском? – Я не знаю ни слова по-русски. – Может, вчера русский фильм смотрел по ящику? – Какой фильм? Разве у нас бывают русские фильмы? И разве русские еще снимают кино? И вообще – зачем ты меня разбудила? Завтра рано вставать, а теперь я ни за что не засну. – Заснешь, Роберто. Я тебя поцелую – и ты заснешь. Вот так. И вот так. И еще вот так. – Ну, хватит, Бьянка, хватит. О, мадонна, да хватит же! Лучше скажи, что я кричал? – Ты кричал: отец, отец! А потом не по-нашему… я ни слова не смогла разобрать. Ладно, спи. – Чао, Бьянка. – Чао, Роберто.
МЕМОРИАЛ
Только и слышу: зона Ру, зона Ру…
Что это? Гетто? Концлагерь? Резервация для последних русских в Сибири?..
А для меня это – мой персональный заповедник, мой личный мемориал. Все эти улочки, переулочки, закоулочки, деревянные двухэтажные здания с резными башенками и кружевными наличниками, набережная Енисея, бывший парк культуры и отдыха имени Горького, а теперь парк «Русский мир», бывшая духовная семинария, где нынче расположен китайский военный госпиталь, бывший архиерейский дом, где в годы моего детства была больница скорой помощи, а сейчас там не знаю что… Здесь, на улице Бограда, я когда-то родился, здесь, на этой же улице доживаю свой долгий унылый век. Парабола жизни замкнулась. Который сейчас год – не знаю. А знать не мешало бы.
Тут на каждом доме можно устанавливать мемориальную доску. Вот в этом двухэтажном особняке был детский садик, в который я когда-то ходил. А на этом вот перекрестке нас с мамой когда-то поздним вечером ограбили… то есть хотели ограбить. Мне тогда было лет шесть, не больше. Нас остановили трое парней, показали нож – но у нас ничего не было, ни денег, ни часов – ничего! – и грабители нас отпустили. Сказали: стойте тут, нищета, пока мы не отойдем вон до того угла. И мы стояли. А потом пошли домой. Маму долго потом трясло от пережитого страха, она заикалась, икала и плакала, а я – совсем, ну ни капельки не испугался, потому что… потому что… да потому что – я же был с мамой! И я был абсолютно уверен, что пока я с ней, со мной ничего никогда не может случиться. А вон с того перекрёстка, помню, я в первый раз уезжал в пионерский лагерь – после второго, кажется, класса… Нас рассадили в два автобуса и повезли за город… И мама бежала за автобусом и махала платочком, а я высунул руку из окна – и выхватил у нее этот платочек, и спрятал его в карман… А потом, уже в лагере, по вечерам, засыпая, я прижимал к губам мамин батистовый платочек и вдыхал сладкий мамин запах, это был запах духов «Красная Москва», и я плакал от невыносимой тоски и печали, и давал себе страшную клятву, что никогда-никогда не разлюблю мою маму…
А как я был счастлив, когда этот первый мой лагерный сезон завершился и я вернулся домой, к маме! Когда она обняла меня и расцеловала, я зажмурился от восторга – и сказал сам себе: запомни этот миг! И я его запомнил, и помню до сих пор. …Еще раньше, лет в пять, отдыхая на детсадовской даче, я во время «тихого» часа ухитрился, лежа на раскладушке, так согнуть и подтянуть кверху правую ногу, что смог запросто грызть ноготь на большом пальце ноги… На зависть всем пацанам! «Гуттаперчевый мальчик!» – кричали они. И тогда я тоже сказал сам себе горделиво: запомни этот миг. И ведь запомнил!
Позднее, поймав на удочку большого полосатого окуня, или выпив на спор поллитра водки на одном дыхании и без закуски, или отбив в ресторане чужую невесту, или написав замечательный рассказ, или увидев роскошный закат солнца со скалы Такмак, – я каждый раз говорил сам себе: запомни этот миг!
И сейчас, на пороге финала, мысленно обходя свой мемориал, свою заповедную зону, я вспоминаю прошлое и говорю себе: запомни эту жизнь. И я помню ее, эту жизнь. Она будет существовать, пока я ее помню.
И вы, мои дорогие и ненаглядные, все вы будете существовать лишь до тех пор, пока я буду про вас помнить. Так что, я вовсе не мумия, не живой труп и не паралитик – я сторож, я вечный бессменный сторож, я охраняю свой мемориал, свой дом, свою семью, своих близких. Я сторожу зону Ру и буду ее сторожить, даже если в ней, в этой зоне, никого не останется, кроме меня.
…Помню, как-то, давным-давно, летел в самолете – глубокой ночью – и все пассажиры в салоне спали, все, кроме меня… даже экипаж весь спал – мы летели на автопилоте… А когда я глянул в иллюминатор, то увидел внизу спящую землю… Все жители планеты спали, кроме меня! И Земля летела на автопилоте… И тогда, и всегда, и сейчас – я один не сплю в этом спящем мире, мире лунатиков…
СПЯЩИЙ КРАСАВЕЦ
ДЕТОЧКИ МОИ
…а сегодня приснилось, что я – китайский император. Рано утром, на рассвете, явился курьер с официальным оповещением. Наспех умывшись, побрившись и приодевшись, я отправился в большой красивый серый дом, похожий на дворец, что на площади Революции, где должна была состояться церемония коронации. Всё это происходило в Кырске, ведь отныне именно Кырск становился новой столицей Китайской империи. Это вполне логично, ибо китайскими учеными давно доказано, что именно в Кырске находится географический центр Евразии. Ну так вот, прихожу я в главное административное здание Кырска, поднимаюсь на третий этаж, где находится большой зал, в котором должна проходить церемония, прохожу по узким коридорам, через анфиладу пустых пыльных комнат и наконец, после долгих поисков, оказываюсь на пороге большого зала, из которого слышен гул голосов. Меня встречают, берут под руки и подводят к трону.
– Папа! Папочка! – слышу я детские голоса.
И вижу вокруг себя множество девочек и мальчиков – беленьких, черненьких, желтеньких – и все они радостно хлопают в ладоши и приветствуют меня криками: «Папочка! Папа! Папуля!»
Я в ужасе просыпаюсь…
А ведь я по натуре интернационалист. По мне все национальности хороши. То есть, я хотел сказать, женщины всех национальностей. Я их всех люблю, всех без исключения. Еще когда в медицинском институте учился, перепробовал в студенческом общежитии целый букет: и с татаркой спал, и с еврейкой, и с хакаской, и с тувинкой… а уж украинок у меня было – со счету сбился. И – что самое-то забавное – все они от меня понесли! А некоторые даже и родили, не стали аборт делать. И с тех пор я понял, что мое семя черезчур пробивное, пробойное, с одного раза цели достигает. И в дальнейшем я неоднократно убеждался: достаточно раз переспать – и бабенка подзалетает. В родном моем городе, если не соврать, подрастает сейчас не менее полусотни моих детишек, я их всех и не знаю даже, многих просто забыл… Да всех разве упомнишь!
После окончания института довелось поездить по стране, по империи нашей любимой, по всем республикам – и повсюду после моего визита начинали подрастать разномастные пацаны и девчонки, все похожие на меня, каждый по-своему. Одно время работал врачом на сухогрузе, в торговом флоте – и в каждом порту, в разных странах, на всех континентах – оставались брюхатые бабоньки, плачущие обо мне по ночам. А позднее – забрасывали меня открытками, письмами, детскими фотокарточками. У меня целая картотека собрана: рыжий Ганс, смуглый Хозе, белобрысая Мэри, черномазый Томми, узкоглазая Мэй Фань и много-много других, да и то ведь не все, – сколько бегает по белу свету еще не учтенных, мне не известных… Дети разных народов… Мои дети!
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 120
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Майский сон о счастье - Эдуард Русаков», после закрытия браузера.