– Мне так жаль, бабушка, – всхлипнула Руна. – Так жаль…
Ей хотелось вспомнить лицо Азрун, но она видела перед собой только печальные глаза Таурина, чувствовала горечь его утраты и его тоску по родине. Много лет прошло с тех пор, но его горе не развеялось.
«Неужели и я не смогу примириться с тем, что разлучена со своей родиной? – вдруг мелькнуло в голове у Руны. – Неужели и во мне проснется желание мстить – мстить Гизеле, Тиру, Таурину? Неужели ненависть будет расти во мне, пока не вытеснит все человеческое? Или я сдамся?»
И вновь Руна обрушилась с тесаком на то, что осталось от корабля. Ее окутало облачко пыли.
– Что ты делаешь?
Замерев, Руна оглянулась. С пораненной руки капала кровь, со лба – пот. Только сейчас девушка поняла, что уже сгустились сумерки.
Перед ней стояла Гизела.
Прежде чем Руна смогла что-либо ответить, принцесса подняла руку и метнула нож. Она попала в глаз дракону.
Северянка не могла поверить в то, что увидела, но сейчас она слишком устала, чтобы думать об этом. Нагнувшись, она погладила рукоять ножа, а потом дерево – дерево, которое она срубила, очистила, обработала. Все это стоило ей стольких усилий!
– Я никогда не вернусь в норвежские земли, – сказала она. – Может быть, я умру молодой. Или доживу до старости. Может быть, я буду жить в лесу. Или на берегу. Может быть, я останусь одна. Или вокруг меня будут люди. Мне это неведомо. Я знаю лишь, что больше никогда не ступлю на землю своих предков.
Домой девушки шли молча. Гизела не решалась посмотреть на Руну. Она всегда надеялась, что ее подруга откажется от своей мечты вернуться в Норвегию и предпочтет остаться здесь, но теперь, когда Руна разрушила свой корабль, принцессе стало грустно. События этого дня потрясли ее.
Когда девушки вошли в дом, Таурин злобно уставился на Гизелу.
– Почему ты меня ненавидишь? Почему ты хотел меня убить?
Таурин поджал губы.
К изумлению принцессы, вместо него ответила Руна:
– Он изо всех сил стремится разрушить мир между норманнами и франками. Все должны поплатиться за то, что он потерял Лютецию. – Северянка встала перед пленником. – Но будет мир или война, убьешь ты нас или нет, твою родину этим не вернуть.
– Да, – сдавленно прошептал Таурин. – Потому что это вы меня ее лишили!
– Кто тебя ее лишил?! – крикнула Руна. – И кого из этих людей ты видишь перед собой? Девушку, которую собственный отец увез на чужбину? Девушку, которой пришлось наблюдать за тем, как ее отец убивает ее же бабку? Девушку, которой не суждено больше поплавать в темных водах родного фьорда? Девушку, которой не суждено больше вернуться на родину? Эта девушка – я! А Гизела? Она королевская дочь, но отец продал ее, точно скотину! Вот уже много месяцев ей приходится скитаться по свету! Ее изнасиловал северянин, которому нравится разрушать все хорошее! Где ты видишь своих врагов?!
Таурин открыл рот, собираясь ответить, но с его губ сорвалось лишь утробное рычание.
В этот день Гизела ни разу не заплакала, но слова Руны тронули ее. Они были исполнены печали, ужасны, безутешны, но в то же время давали силы противиться этому жестокому миру. Девушка всхлипнула.
– Не реви! – прикрикнула на нее Руна. – Ты больше не одна! Слезы ослабляют ребенка в твоем теле. И тебя тоже. А ты должна быть сильной, чтобы выносить в своем чреве дитя. И ребенок твой должен быть сильным, чтобы выжить в этом мире!
Адарик грел ладони над костром. После всего пережитого тепло, источаемое пламенем, казалось настоящей роскошью. Иногда в последние месяцы франк думал, что святой Ремигий и правда решил наказать его, отомстить за смерть Гизелы – пролилась при этом королевская кровь или нет. Впрочем, над ним могло довлеть проклятие не только Ремигия, но и того уродливого северянина, покрытого шрамами.
Вначале Адарик счел, что им повезло с этим пленником. Солдаты пытали норманна, пока на его теле не осталось живого места, но необходимости в этом не было. Северянин и так рассказал им все о культуре норманнов, об их законах, о богах, об особенностях боя. Адарик внимательно слушал, подмечая то, что ему потом пригодится. Потом, когда перемирию настанет конец. Да, такое время придет. Мир был преходящим, как чувство сытости, как наслаждение от теплых солнечных лучей. Всегда возвращался голод, всегда небо затягивали тучи, начинался дождь и поднимался ледяной ветер.
Так или иначе, Адарику не суждено было долго радоваться новообретенному знанию.
Прежде чем его люди успели убить этого урода, на них налетел отряд норманнов. Северян было больше, чем франков, и они были не готовы выслушивать оправдания Адарика, который говорил, что находится на их землях по праву. Франкам оставалось только сдаться без боя.
Их отвезли в Руан, но встретиться с Роллоном не дали. Пленники оказались в тюрьме и просидели там много недель – много недель холода, страха смерти и отчаяния. Родство с Гагоном тут и ломаного гроша не стоило. Никто не слушал Адарика, когда тот говорил, что лишь пытался защитить франкскую границу.
К счастью, вскоре Роллону предстояло принять крещение. В этот день всех франков, находящихся в темнице, помиловали. Жаль только, что никто из северян не позаботился о том, чтобы вовремя исполнить приказ о помиловании, поэтому пленники просидели там еще какое-то время.
И когда в нос Адарику наконец ударил запах земли, а не гнилой соломы, после долгого сидения в темнице он едва сумел сделать первые шаги к свободе.
Конечно же, лошадей норманны оставили себе, зато оружие вернули, поэтому отряд франков мог добывать себе пропитание охотой.
Вот и сегодня, через несколько дней после выхода из темницы, солдаты подстрелили вепря и жарили его мясо над костром. Слышались потрескивание дров и шипение жира. Все молчали – долгое заточение сделало их немногословными. Воины не смотрели друг другу в глаза, они сидели неподвижно, уставившись на свои руки. Адарик продолжал сутулиться – в камере он привык сидеть, наклонив голову.
Поэтому он сам немного удивился, когда сумел молниеносно вскочить на ноги, едва услышав какой-то подозрительный звук – треск ветвей и шелест листьев. Адарик еще не обнажил свой меч, когда с дерева напротив что-то упало. Вернее… не упало… а повисло на ветке. Существо, вцепившись в ветку обеими руками, болтало ногами.
– Кто это?! – прорычал Адарик.
Долгое заточение сделало его пугливым и ослабило зрение. Только спустя какое-то время он разглядел, что существо, повисшее на ветке, было человеком. Или демоном.
Едва узнав его, Адарик понял, что здесь что-то не так. То ли проклятье Ремигия все еще висело над ним, то ли Люцифер решил над ним пошутить, то ли тут не обошлось без жестоких языческих богов – ведь они, в отличие от Христа, любили посмеяться.
– Черт возьми! – крикнул он.
– А что мне будет? А что мне будет? – захихикало создание.
