Богдан не дал ей договорить, взял, как уросливого ребёнка, под мышку и унёс.
Анне было неприятно, что сказительница напоследок всё-таки задела её, угроза же никак не подействовала. Анна не верила в перевоплощение и сомневалась, что есть загробная жизнь, и тем самым, не зная того, впадала в ересь, которую насаждал неприятный ей Фёдор Курицын.
Вечером княжеская чета устроила маленький пир, только для себя и Еввулы, и тем не менее на сей раз Анна не пожалела для него богатой белой скатерти. Говорили о счастливо закончившемся событии. Князь сказал, что накануне хорошо продумал возможные испытания, и с лёгким сердцем назначил огонь: помнил, что Еввуле он нипочём, но, когда сказительница не уступила ей, испугался. Он не знал, насколько искусны обе в ратном деле. Предположил, что Пичуга в единоборстве может оказаться сильнее: ведь у скоморохов выучку проходила. А те ребята ушлые: с медведями в обнимку ходят, по лезвиям мечей, как по ступенькам, поднимаются, много разных хитростей знают.
– А у меня от сердца отлегло, когда Шиловский поединок назначил, но тут ты вызвался… – Анна осеклась, увидев, как помрачнел Василий, и сказала совсем не то, что думала: – Всем в княжестве известно твоё воинское умение, а вдруг да не найдётся охотника с тобой сразиться. Слава богу, всё уладилось. Этот – как его?.. не смог преодолеть круга. Только, показалось мне, Еввула, круг ты сделала почему-то маленьким. Места, что ли, не хватило?
– Я не делала круга, – улыбнулась Еввула, – если бы очертила его у всех на виду, меня бы обвинили в чародействе. Так что сражалась с единственной мыслью о вас, мои дорогие. То есть собрала все свои силы, чтобы вас не подвести. И ещё… – она покраснела и добавила совсем тихо: – Мой противник нарочно уступал мне…
– Ха-ха! – засмеялся Василий. – С него станется! Да он враг мой заклятый. И людишек своих, холопов, в палате рассадил, чтобы мне напакостить, не иначе. С чего бы ему мою воспитанницу пожалеть? Видно, Пресвятая Богородица пожалела нас.
– А что было бы, когда бы он победил? – спросила Анна.
– Что было бы – не знаю и думать не хочу! – вспылил Василий. – И, словно устыдившись своей вспышки, предложил миролюбиво: – Давайте сказочку расскажу, недавно слышал. Про двух охотников.
И рассказал:
– Двое встретили в лесу старика и спросили его, забавы ради, не видел ли он поблизости волков и лис. Старик буркнул в ответ: «Погибель вашу видел». Подивились приятели стариковской злобе, и пошли дальше. Вскоре попался на дороге им мешок – с золотом. Посмеялись тут они стариковской глупости – то ли прошёл он мимо, не заметив мешка, то ли его погибелью назвал, разве здравый человек назовёт богатство погибелью? Собрались было приятели с мешком назад, да кваску испить захотелось, благо какая-то деревня невдалеке оказалась: коровы мычали, собаки лаяли. Один направился туда. А когда обратно с квасом шёл, поганый гриб в него опустил, чтобы отравить дружка и завладеть золотом одному. Оставшийся стеречь мешок тоже раздумал делиться, и камень приготовил, коим и убил подошедшего. Потом с устали кваску хлебнул и возле мешка помер.
– Страшная какая сказочка, – сказала Анна, – зачем ты её рассказал – назидания ради или намёк в ней какой-то?
– И почему оставшийся сторожить мешок не убежал? – спросила Еввула.
– Честный он был, честный! – На вопросы Анны Василий не ответил.
Разошлись поздно. Анна проводила Еввулу до её светёлки: хотела убедиться, всё ли девки приготовили для спокойного сна и безбедного житья. Надеялась, что Еввула погостит недельки две. Всё было, как надо, даже пяльцы стояли у окна, и это позабавило Анну – никогда не видела Еввулу за вышиванием. Но тут же решила, что пяльцы сгодятся для неё самой: будет заходить к Еввуле и за разговорами вышивать.
Уже расцеловались на прощанье, и тут Еввула призналась, что утаила за вечер происшествие удивительное: отправившийся, казалось бы, следом за сказительницей боярский сын нашёл время прислать со своим человеком на имя девы Мещёрской грамотку. А в ней винился за участие в поединке, писал, что девы с таким поразительным дарованием не встречал прежде и при новой встрече, на которую очень надеялся, сулил сказать ей нечто весьма важное.
– Любопытно, очень любопытно! – обрадовалась Анна. – Покажи грамотку.
– Я сожгла её – от врага. Василию неприятно будет, – залепетала Еввула, – да и зачем встречаться? Где ему найти меня, когда в лес уеду.
Поняв её смятение, Анна засмеялась:
– Повременишь уезжать. Сегодня враг – завтра друг. Не век же тебе в девках сидеть, давно пора самой детками обзавестись, а не за сироток безвестных жизнь отдавать.
– Мне на роду написано быть вековухой, – грустно возразила Еввула.
– И всё-таки я помолюсь за него в молитве на сон грядущий: «Ненавидящих и обидящих нас прости, Господи, Человеколюбче. Благотворящим благотвори. Братиям и сродникам нашим даруй яже ко спасению прощения и жизнь вечную». – Анна опять поцеловала Еввулу. – Лихой он парень, ой лихой!
7
– Пуре пре за марта! – кричали чёрные вороны, вещие птицы. – Пуре пре за марта! – застили неяркое солнце.
– За марта! За марта! – вторило им эхо. И где-то за стеной вековых дубов то ли дети, то ли птицы, а может, лесные духи верещали:
– Пащин коди! Пащин коди! Пащин коди!
Пахло тленом и болотом. Хилые бледные стебли травы только кое-где пробивались через толщу не перепревшей за зиму и позднюю весну листвы. И листья на деревьях только-только начали распускаться, хотя до Троицы было совсем недалеко.
Анна с Еввулой стояли у высокого частокола в неприветливом и не по времени холодном дремучем лесу. Лесная поляна с сооруженным на ней частоколом была рукотворной – виднелись на ней низко срубленные, но не выкорчеванные пни, хорошо утоптанные тропы, колеи, заполненные водой и не избавляющиеся от неё, наверное, никогда. Анна подивилась, что возникают они как бы ниоткуда, обрываются у кромки поляны, исчезают, словно люди ездят только по поляне, не углубляясь в лес. Она не могла вспомнить, как оказалась перед частоколом, где оставила своих стражников и брала ли их с собой.
– Мы у мольбища Анге-патяй, матери богов, и её сестрениц[47], дочерей то есть, – говорила Еввула, – она родила восемь детей, сыновей и дочерей поровну. И ещё, высекая огонь, произвела на свет множество добрых духов, озкс они называются. А дал ей огниво отец, верховный бог Чама-паз, миродержец. Но раньше Анге-патяй создал Чама-паз, сам не желая того, злого бога Шайтана. Теперь этот Шайтан постоянно борется с Анге-патяй, вредит ей и тоже без конца высекает огонь, и сколько при этом вылетит искр, столько будет злых духов.
Еввула замолчала, прислушиваясь к чему-то. Ветер шумел в верхушках дубов, и кто-то тише и теперь совсем невнятно продолжал: верещать где-то невдалеке.
– Это чайки над Перкино, озеро тут поблизости. Рыбы там много. Они ссорятся из-за неё, галдят. А кажется: дети плачут, да? – И, возвращаясь к своему прерванному рассказу, посоветовала доверительно: – Ты не старайся запомнить всего – тебе надо просто немного подготовиться к молению, понять главное. Атепокш тей, старейшина рода, собрал нынче своих людей: чтобы воздать тебе хвалу, помолиться за тебя богам и открыть тайну рода.
