Я дрожу и кутаюсь в свою куртку и тут замечаю, что белое платье по-прежнему на мне, оборки торчат из-под красной куртки. Но какая разница – все равно вокруг ни души. Я чувствую себя, как Снежная Королева. Постоянно поскальзываясь, я бреду по дорожке. В конце ее на фоне неба выделяется крест, и мне становится страшно. Я медленно подхожу к нему, изо рта вырываются клубы пара от моего дыхания. Крест покрылся льдом, с концов свисают сосульки.
Я задумываюсь – что мне делать теперь, когда дедушка оставил меня и, похоже, навсегда. Хочется плакать, но слезы замерзают в глазах, не успев пролиться. Мне нужно выбраться отсюда, иначе я замерзну, как дрозд зимой. Интересно, когда найдут мое оледеневшее тело? Мне и страшно, и весело, потому что я никак не могу решить, что обрушилось на меня: одиночество или свобода.
51
Возможно, все совсем не так. А вдруг можно быть свободной и при этом не быть одинокой. Я думаю про маму с папой. Про Мелоди. Про Нико. Про дедушку. Я не хочу умирать, чтобы быть свободной. Или я остаюсь здесь и превращаюсь в ледяную статую, или я отправляюсь в путь. Я выбираю второе.
Я отправляюсь в путь.
По обледеневшему шоссе автомобили едут очень медленно, лед ломается у них под колесами и разлетается в разные стороны. Я иду по траве, потому что тут нет обочины. Наступает вечер.
Я кутаюсь в куртку и гадаю, где же я. Скоро совсем стемнеет – я вспоминаю канаву, в которой мы ночевали с дедушкой. Но вдоль этой дороги не видно ни одной канавы. Да и не хочется мне провести там еще одну ночь. Однако еще больше не хочется, чтобы подъехал Монро в своем джипе и забрал меня. Тебе выпал шанс, думаю я. Используй его, не упусти.
Шоссе поворачивает, за поворотом в стороне виден дом. Можно подумать, что он возник тут еще до появления шоссе и всех прочих построек и поэтому стоит на отшибе сам по себе. В окне на первом этаже горит свет.
Я останавливаюсь перед входом. Окно чуть приоткрыто, оно находится почти на высоте моего роста. Слышен звон тарелок и шум воды. Стучу в окно.
– Кто там? – спрашивает женский голос.
– Пожалуйста, помогите мне. Прошу вас! – кричу я в щель.
В окне появляется фигура и смотрит на меня. Это женщина с седыми волосами и широким лицом. Вид у нее недовольный, даже рассерженный.
– Не могли бы вы помочь мне? – снова говорю я, хотя не уверена, что она меня слышит, голос у меня тоньше писка.
– Убирайся отсюда, – сердито отвечает женщина.
– Прошу вас, – произношу я громче. – Мне только позвонить. Мне нужно позвонить папе. Вы не скажете, как можно узнать номер…
– Убирайся. Пошла прочь с моего двора. Уходи, а то я вызову полицию.
Окно захлопывается.
Я ухожу прочь и снова оказываюсь на шоссе. Уже порядком стемнело, и машины проезжают мимо, кроша подтаявший лед.
Вдруг, вся в огнях, как рождественская елка, – закусочная. «Последний привал» – вывеска светится розовыми неоновыми лампочками, и буквы отражаются во влажном асфальте. Я так устала, мне необходим отдых.
Внутри везде красный пластик. Я единственный клиент, больше никого. Мужчина стоит за прилавком, смотрит. У него такой вид, как будто он только меня и ждал. За его спиной на стене висят большие часы.
Я подхожу к прилавку и нащупываю окоченевшими пальцами несколько долларов в нагрудном кармане.
– Пирог, пожалуйста.
– Вишневый или яблочный?
– Вишневый.
– Со сливками или с мороженым?
– Со сливками, пожалуйста.
Он отрезает кусок пирога, кладет сверху сливки, я беру тарелку, залезаю на высокий стул и начинаю есть. Каждый кусочек такой теплый, сладкий. Я гляжу вниз на белый кружевной подол своего платья, который болтается поверх джинсов, весь грязный и мокрый. Я касаюсь лица и чувствую синяк, который набила о подлокотник кресла Максин. Я хочу написать свое имя на салфетке и лезу в карман за ручкой, но ее там нет. Я всегда пишу свое имя: на пакетиках из-под соли в кафе, на стенах туалетов, на обороте меню, на пыльных дверцах грузовиков. Целая сеть из моих имен накрывает эту огромную страну.
Я поворачиваюсь боком, чтобы человек за прилавком не видел мое грязное лицо с синяком. В зале тихо, и тиканье часов на стене кажется очень громким.
Доев, я снова поворачиваюсь. Человек за прилавком стоит неподвижно, желтый свет лампы падает на его лицо. Он стоит и молча смотрит на меня.
52
ПЯТЬ ЛЕТ ДВЕСТИ ДЕВЯТЬ ДНЕЙ
Все ли тайны разрешимы, или есть такие, которые не имеют разгадки? Например, что случается с нами после смерти. Или что случилось с моей девочкой. Есть ли ответ на этот вопрос? Или неведение будет продолжаться вечно?
Я отработала ночную смену. Сижу дома, за окном зимний рассвет. Я еще не сняла белую хлопчатобумажную униформу и белые сабо.
Я сижу на диване и прислушиваюсь к звукам на верхнем этаже. Это старый дом, поэтому у него богатый репертуар своих собственных звуков. Но такого мне слышать еще не доводилось – как будто кто-то бегает по доскам. Я стараюсь сохранять спокойствие – дом имеет право на личную жизнь.
Громкий стук в дверь.
Я открываю, на пороге стоят мужчина и женщина. Оба отвернулись и смотрят на оранжевый шар, который вырастает из-за горизонта. Но даже когда они поворачивают ко мне лица, я не узнаю их, я с ними незнакома, понимаю только, что они из полиции.
Женщина представляет себя и спутника:
– Инспектор Йен Карлинг. Энни Уоллес…
Они пришли без звонка: у них есть новости. Я не знаю пока, хорошие или плохие. Если без предупреждения, значит, что-то срочное. Меня тошнит ни с того ни с сего, кружится голова. В ушах начинает звенеть.
– Можно войти? Нам нужно поговорить…
У них есть новости. Есть новости.
Потом – я даже не предполагала, что такое бывает в реальной жизни, – ноги становятся буквально ватными, и я валюсь ничком.
Мужчина ловко подхватывает меня, умудряясь не уронить при этом папку, которую держит в руке. Я смотрю на его свежевыбритый подбородок и вижу черные корни волосков, от которых ему так и не удалось избавиться. Он поддерживает меня и усаживает на диван. Наливает мне стакан воды, и когда я пью, мои зубы стучат о стекло.
– Можно присесть? – спрашивает Энни.
Я киваю, зубы все еще стучат по стеклу. Они садятся с официальным видом. Мужчина крепкий, высокий, с темными волосами и бледным лицом. Женщина – Энни – очень тонкая, в черном пальто, светлые волосы собраны в аккуратный хвост.
– Вам лучше? – спрашивает она.
– Да, – бормочу я. – Мне нужно отлучиться в ванную.
Я ковыляю по лестнице наверх. Нарочно тяну время. В ванной я склоняюсь над раковиной и выпускаю едкую тошноту на белый фаянс. Потом открываю воду, чтобы помыть раковину и смочить холодной водой рот. У меня возникает острое желание выпрыгнуть из окна и ничего никогда не знать.
