Ее кашель с кровью прекратился, но он чувствовал, что еще ничего не закончилось. Он удерживал свою ярость в узде, чтобы быть в состоянии заботиться о ней.
Буря опустилась на дом: молнии освещали все вокруг, гром заставлял дребезжать стеклянные двери. С каждой вспышкой молнии лицо Сабины выглядело еще более бледным.
Когда Кадеон привел Никс в спальню спустя полчаса, пристальный взгляд Валькирии пробежался по лицу Ридстрома, как будто определяя уровень его самоконтроля. Он знал, что его рога были прямыми, а глаза — черными, но он держался.
— Что здесь происходит? — спросила она. — Все, что Кадеон сказал, было: «Ты когда-нибудь хотела увидеть сцену из «Экцорциста»[12]в реальной жизни»?
— Она больна, — отозвался Ридстром, — она сказала, что это яд. Ты знаешь все яды. Скажи мне, что делать.
В затемненной комнате иллюзии Сабины начали вспыхивать, безумно быстро сменяя друг друга, как бессвязная речь.
Никс подошла к кровати, наклонила голову.
— Синюшный оттенок губ.
Она перевернула руку Сабины. Бледная кожа была покрыта рванными красными полосами, словно ожогами. Они бежали по всей руке к ее ладони, образовывая букву «Х».
Никс резко отбросила руку чародейки, вытирая свои ладони о штаны.
— Она приговорена.
— Приговорена? О чем, к дьяволу, ты говоришь?
— Это — morsus, самый грубый яд, он вызывает невообразимую боль при выводе. Сабина должна была постоянно принимать дозу этого яда, чтобы не позволять ему действовать.
— О, боги, она пыталась вернуться к Оморту несколько дней назад… Я остановил ее.
— Тогда он — тот, кто дал ей его. Это имеет смысл — он использовал его, чтобы управлять ею в течение всех этих лет.
— Что будет с ней?
— Ты касался ее кожи? Ты чувствовал боль? — когда он кивнул, она продолжила: — Ты испытал, возможно, лишь незначительный процент того, что испытывает Сабина. Яд причиняет безумные муки. Как ошпариться и одновременно получить удар, как если бы твою кожу отдирали от твоих костей. Демон, это будет в тысячу раз хуже. Боль станет такой огромной, ее тело испытает такой сильный шок, что ее сердце не выдержит и остановится.
— Это уже произошло! — глубоко вдохнув, он попытался говорить спокойнее: — Что я могу сделать?
Никс печально покачала головой.
— Ей абсолютно ничего не поможет. Единственный, кто может спасти ее, это тот, кто ее отравил. Ридстром, ты должен быть готов. У Сабины будет один сердечный приступ за другим.
— Нет! Нет, кто-то должен быть в состоянии помочь ей! — его голос сорвался, — Тера, Марикетта…
— Только подтвердят мои слова.
— Что насчет сестры? Она спасала Сабину прежде!
— Ах, Меланте, потенциальная Королева Убеждения. Исцеление другого — один из самых сложных процессов. А ее сила еще слаба и только проявляется непредсказуемыми урывками.
Ридстром уперся лбом в лоб Сабины, отчаянно пытаясь забрать ее боль себе.
— Должно быть что-то, что я могу сделать для нее, — он пристально посмотрел на Валькирию, готовый даже умолять ее: — Никс, пожалуйста…
— Есть что-то, что ты можешь сделать, Ридстром, если действительно беспокоишься о Сабине, — сказала она. — Убить ее прямо сейчас.
Между волнами лихорадочной агонии, накатывающими на нее, Сабина слышала, как Ридстром говорил с ней.
Осевшим голосом он умолял:
— Cwena, борись с этим ради меня. — Потом угрожал: — Что я буду делать без тебя? Ты не можешь оставить меня так! Я последую за тобой даже в проклятую богами могилу, Сабина!
И когда ее накрывала очередная волна боли, и она, откинув голову, кричала, он кричал вместе с ней со всей своей собственной болью и смятением, сжимая ее очень крепко, пока ее крики не затихали…
Иногда она слышала и другие голоса. Его брат часто находился здесь. Две женщины приходили и уходили.
Теперь она чувствовала Ридстрома, сидящего возле нее на кровати и поглаживающего ее волосы. Но новая волна… приближалась. И каждая последующая была хуже, чем предыдущая.
— Ридстром…
— Я здесь, Сабина, — он поцеловал ее ладонь, затем уткнулся в нее лицом. — Я здесь.
— Убей меня, — попросила она, когда остаточная боль обожгла ее тело. — Пожалуйста.
Его черные глаза сверкали в бешенстве.
— Никогда!
— Ты говорил… ты заботишься обо мне, — прошептала она, — но, если бы это было так… ты убил бы меня.
— Я ни хрена не забочусь о тебе! Я люблю тебя, Сабина! Ты говорила мне, что я нуждаюсь в тебе, — произнес он с отчаяньем, — я нуждаюсь. Я легко признаю это. — Он держал ее лицо в руках, казалось, скрепя зубами из-за боли при контакте с ее кожей. — Мы будем бороться с этим вместе.
— Ты… любишь меня?
Она знала это, чувствовала каждую минуту, что была с ним. Но услышать это…
— О, боги, cwena. Ты забрала мое сердце. Все, что у меня есть, — твое. Только исцелись. Только не чувствуй больше боли.
— Тогда отпусти меня, — влажные завитки рыжих волос ореолом обрамляли лицо Сабины. — Пожалуйста. Я прошу тебя…
Он не мог слышать эти слова, не мог представить боль, которая заставила ее произнести их.
Она дернулась снова, выгнувшись дугой, на ее губах пенилось все больше крови, когда она кричала, снова и снова. Никс и Кадеон вбежали внутрь, ее тело резко опало.
Но глаза остались открытыми. Они ничего невидяще смотрели в пустоту.
Никс произнесла:
— Она не дышит, демон. Она ушла.
— Нет! — взревел Ридстром, тряся Сабину за плечи.
— Ридстром! — Кадеон схватил его за руку. — Она ушла, брат. Она хотела, чтобы ты позволил ей уйти.
— Никогда! — он сильнее встряхнул ее. — Ты возвращаешься, Сабина!
Веки Сабины дрогнули, тело свело судорогой.
Она жива.
— Нет… больше, — простонала в отчаянии Сабина, понимая, что не умерла. Она посмотрела на Ридстрома, как на предателя, прежде чем поникнуть в его объятиях без сознания.
— Ты только оттянул время до следующих приступов боли, — отметила Никс. — Демон, в следующий раз ты должен позволить ей уйти.
Нет, есть другой выход.
— Следующего раза не будет, — он посмотрел на Валькирию сузившимися глазами. — Ты знала, что это случится. Ты знала это еще в ту ночь, когда спрашивала меня, что бы я выбрал, если бы мне пришлось: свою королеву или свое королевство. И ты спросила не случайно. Я могу пожертвовать всей надеждой на одно, чтобы спасти другое.
