На восьмой день выглянуло солнце. К полудню стало даже жарко. Палатку удалось наконец высушить, натянув на ветках груши. Потом Ибрагим сказал Сократу и Антону, чтобы пошли в лес и собрали опят – вечером Аэлита пожарит. Ибрагим грибы любил – он вообще покушать любил. Вечером должна была прийти Аэлита, принести чачу – лекарство от простуды. На пятый день дождей кашлять начал Антон. Но старик, договорившись об этом с Антоном, тоже стал хрипеть, а потом симулировать кашель начал, уже по общей их просьбе, и Сократ. Таким образом, чтобы уберечь от повальной простуды мужчин, Аэлита согласилась принести наверх чачи. Антон, памятуя рассказы Сократа, уточнил у Ибрагима, не будет ли на них сердиться дух Аибги за распитие спиртных напитков в горах. Ибрагим ответил, а Сократ его слова перевел Антону так:
– Дух видит, кто пьет, чтобы веселиться, а кто пьет, чтобы не грустить.
Антон за эти дни не просто промок и промерз, а многократно, раз сто, промок и промерз. Лето в горах – внизу, в деревне, и в горах – наверху, на высоте трех километров, – это были два разных времени года. Утром и днем наверху было так же тепло, как внизу, даже жарче, если солнце светило. Но когда шел дождь – тут было в сто раз тоскливей и неуютней, а ночью – в сто раз холодней и страшней. По ночам разжигали костер. Но дрова, чуть подсушенные рядом с костром, быстро кончались, а новые сухие дрова взять было негде – вокруг был потоп. Так что теперь глоток обжигающей, градусов семьдесят, чачи с горячей, хоть сто градусов пусть будет, закуской был для Антона заветной мечтой. Только теперь он понял, почему те, кто живет в горах, едят очень горячую пищу. Тот, кто промерзал и промокал хоть раз вот так, пять дней подряд, тот может есть и пить хоть жидкую сталь.
Антон и Сократ спустились вниз по горе и зашли в лес, где, по сведениям Сократа, в большом количестве появлялись опята, когда после дождей выходит из-за туч солнце. И действительно, скоро нашли целое море опят. Росли они в кавказском лесу не так, как в русском. Они вырастали прямо на деревьях, усыпая собой стволы, от земли на высоту второго и третьего этажа жилого дома, где собрать их было уже невозможно, или можно было, только если ты – бортник. Но и тех, до которых можно было дотянуться, было столько, что невозможно было собрать все. Поэтому Сократ собирал только самые красивые опята – с длинными плотными ножками и хорошенькими коричневыми шляпками. Антон тоже собирал. Они успели обойти всего одно дерево – только на нем опята можно было собирать до вечера; но Сократ брал только самые лучшие, поэтому, собрав десятка три отборных опят, он направился к следующему дереву. И Антон вместе с ним. Когда они обошли первое дерево и пошли ко второму, они остановились.
Потому что прямо на них смотрел зубробизон. Он стоял у дальнего дерева – толстой старой липы с расколотым надвое стволом. В расколе были россыпи опят. Зубробизон тоже выбирал самые лучшие – откусывал только шляпки опят и ел их. Жевать он перестал, когда увидел Антона и Сократа. Дальше зубробизон долго не думал. Он ударил рогами в старую липу. Удар был такой, что с липы градом посыпались куски коры, листья, сухие ветки и опята. Потом зубробизон уронил голову, выставил вперед рога и не помчался, а пошел к Сократу и Антону. Торопиться ему было некуда.
Мужчины тоже долго думать не стали. Они побежали. Зубробизон замотал громадной лобастой головой с таким выражением, что, мол, бегать ему не хочется, а хотелось бы убить их спокойно, но если надо бегать, то он будет, ладно. И побежал. Лес взорвался звуками – ломались с хрустом ветки, гулко дрожала под зверем земля.
Антон и Сократ опять бежали рядом. Мальчик на ходу прикидывал возможный путь к спасению. Но не находил. С одной стороны был молодой, легко преодолимый для зубробизона лес. С другой стороны, в ста шагах, был край склона Аибги, нависающего над пропастью, внизу шумела пограничная Псоу. Антон крикнул Сократу:
– Шашку!
Сократ не понял сразу, выкрикнул удивленно:
– Зачем?
А Антон закричал так, что мальчик перестал задавать вопросы:
– Шашку!
Сократ на ходу, едва не упав, достал и отдал Антону обрубок оружия. Он ему поверил.
Потом Антон крикнул Сократу:
– Уходи! – указав в сторону леса.
Сократ подчинился и тут же свернул. Но убегать далеко он не стал – отбежав, он остановился и стал смотреть, что будет дальше.
Антон добежал до края обрыва и остановился. Потом оглянулся. На него летели полторы тонны ярости: зубробизон, лохматый танк на тонких ногах, бежал на Антона, не разбирая дороги. Уже не было никакого смысла бояться. Убегать было некуда. Антон выхватил обрубок шашки и закричал. Антон закричал так, что зубробизон на ходу даже чуть вскинул голову – решил еще раз проверить, а правильно ли он сделал, что надумал убить такого врага. Но даже если бы он понял, что поторопился, – сделать уже ничего было нельзя. Он был слишком близко и бежал слишком быстро, и весил слишком много. Физика, которую так любил Гамлет, предопределила все. Антон в эту секунду сделал еще три шага – прямо к краю обрыва. Потом развернулся. И занес для удара руку с обрубком шашки.
Еще через пару секунд Антон всадил обрубок шашки в голову зубробизона. А еще через секунду – мир перевернулся. Небо стало не сверху, а сбоку. Зубробизон на ходу поднял Антона на рога, чтобы скинуть его в пропасть. Антон схватился изо всех сил, крепко, как кроманьонец, одной рукой за рукоятку обрубка, который воткнул зубробизону в лоб, а другой – за рог. Зверь в ярости вскинул голову, чтобы стряхнуть Антона. И только теперь понял, что случилось. Он уже был на краю обрыва и не стоял – он только останавливался. Ему хватило бы метра, чтобы остановиться. Но ни метра, ни даже половины не было. Это был край. И зубробизон с Антоном на рогах вылетел в обрыв.
Потом было тихо. Антон в полете смотрел в глаз зубробизона. Глаз был круглый, черный, выпуклый. В нем отражалось все – небо и лес, камни и скалы, которые они пролетали вдвоем – зубробизон и Антон. Человек хотел что-то сказать зверю, но не мог. Зверь тоже имел, что сказать Антону, но тоже молчал. Оба они погибали и сейчас это знали.
Они упали с высоты двадцатиэтажного дома в реку, как раз в том месте, где Псоу делала резкий поворот и была быстрой и яростной, как атака зубробизона. Момент встречи с водой Антон не заметил и не осознал. Был удар, и он сразу потерял сознание.
Глаза Антон открыл оттого, что в нос попала вода и он страшно закашлял. Он был жив. Он лежал на голове зубробизона. Над водой была видна только его голова – полторы тонны ярости были скрыты. Вода пенилась розовым. Рукой Антон по-прежнему насмерть держался за рукоятку шашки, воткнутой в лоб зубробизона. Из места, в которое он попал, вытекала струйка крови. Она окрасить горную реку в розовый цвет не могла. Основная рана была под водой. Зубробизон упал на большой треугольный валун, который вскрыл его грудную клетку и вошел внутрь ее. Но зверь еще с полминуты был жив. Он редко и тяжело вдыхал воздух вместе с брызгами воды: с протяжным стоном вдыхал, а выдыхал – тихо, выдох не было слышно из-за шума воды. На Антона по-прежнему смотрел круглый глаз.
