Садится тогда Андрей на стул и испытывает странную тревогу от услышанного.
– Я знаю этот адрес, – говорит он, – и Руфину знаю. Люблю я ее, мама, и не могу более скрывать.
Тут лукавство на лице Веры, матери его, пропадает, и торжественно-глупый, кроткий испуг, как при чтении Евангелия, воцаряется на нем.
– Неразворотливый ты у меня, сынок, – говорит Вера и крестится мелким крестом, – беспокойный, шатучий, да разве можно родную сестру любить? Грех тебе простится от того, что не знал, а на мне грех, что не сказала. Ох, грешная грехом непролазным.
– Что вы такое говорите, мама, – удивляется тоже с испугом Андрей, – разве она дочь вам?
– Она не дочь мне, но она отцу твоему дочь… Отец твой Дан Яковлевич, еврей… Так что и ты не русский… Недаром тебя родня наша через Тасичку, Веселовы, род старый, волжский, не любит… Особенно Сергеевна. У ней на еврея нюх лесной, звериный, хоть уже лет она преклонных. Так что каюсь я перед тобой, сынок, и прости мне тяжкий грех мой.
И хочет она пред сыном своим на колени пасть. Однако Андрей ее вовремя подхватил и говорит:
– Что вы, мама. Не то страшно, чей я подлинно сын, а то страшно, что не могу я пока к этому привыкнуть. Давайте, мама, в обнимку посидим, может, скорей я к этому привыкну.
Обнялись они и просидели так до вечера. Вечером Андрей Копосов говорит:
– Пойду к отцу моему.
– За это тебе, сынок, спасибо, – говорит Вера. – И я с тобой, хоть не муж он мне перед людьми, но перед Богом муж.
Приходят они, встречает их в передней Руфина и говорит тихо:
– У отца нашего сегодня печальное торжество. Начало поста еврейского Шиво-осор бе-Тамуз, что означает пост в память разбития Скрижалей Завета…
Когда вошли они в дом и увидела Вера Копосова, богомольная старушка, предмет последней женской страсти своей, постаревший и поседевший, со спиной веками сгорбленной, молодо закружилась у нее голова, и сказала она:
– Ты ли это, желанный мой, вот я, сударка твоя… А вот сын твой Андрей, не по тебе названный, но тобой рожденный…
Обнялись мать и отец, давно не видевшие друг друга, обнялись сын и отец, никогда не видевшие друг друга, обнялись брат и сестра, видевшие друг друга, но не знавшие, чем друг другу приходятся и оттого едва не согрешившие… Тут и время подошло свечи зажигать. А зажигание свечей в канун религиозной даты всегда происходит в строго установленное время.
Так, в кругу земной семьи своей встретил пост Дан, Аспид, Антихрист, посланец Господа. Вот перечень святого семейства. Из товарного вагона от безымянной матери своей, угоняемой в немецкое рабство, попала маленькой девочкой к Антихристу пророчица Пелагея, уроженка села Брусяны, что неподалеку от города Ржева. Через прелюбодеяние, третью казнь Господню, приобщилась к святой семье Вера Копосова, как через прелюбодеяние приобщилась к святой семье Иуды Фамарь. И родила Вера от Антихриста в городе Бор сына Андрея, доброе семя. А семя злое, первенец Вася, рожденный от Марии Коробко под городом Керчь, отвергнуто было и отторгнуто и стало навек потерянным Братом… Ибо не все осколки Чаши буду склеены, будут и отторгнутые, однако Божьей Силой Чаша будет как новая…
Пост Шиво-осор бе-Тамуз, пост 17-го Тамуза, был одним из самых печальных, ибо это была скорбь не по насилию внешнему, чего немало было в еврейской истории, а по злодеянию внутреннему, совершенному народом против себя же, отвергнувшего Бога своего и оскорбивше-го пророка своего Моисея, который в гневе и страдании отрекся от неразумных и разбил Скрижали Завета. Далее последовал известный диалог между Господом и Моисеем. Всякий раз, когда Моисей пытался отречься от своего неблагодарного народа, его уговаривал Господь пересилить свой справедливый гнев не во имя народа, который так же дурен, как и иные народы, а во имя исполнения предсказания пророка. Когда же Господь хотел отречься, уговаривал Моисей, и опять не во имя этого народа, а во имя Замысла Господнего, с этим народом связанного. Так, в промежутке между Первыми и Вторыми скрижалями, укрепилось Моисеево отношение к народу, самое достоверное и простое. Сказано: «Скрижали были дело Божье, и письмена, начертанные на Скрижалях, были письмена Божьи».
Когда же приблизились Моисей и Иисус Навин к стану, сказал Иисус:
– Военный крик в стане.
Но Моисей сказал:
– Это не крик побеждающих и не вопль пораженных, я слышу голоса поющих.
Так, с пением и плясками вокруг золотого тельца, языческого кумира, отрекся народ от Бога. Так искусство – Божий дар – было обращено против Подарившего. Двойной это грех, ибо, кроме искусства, нет ничего Божьего у человека. Наука – дело людское, насущное, необходи-мое для удовлетворения людских благ. Она в Боге не нуждается, и религиозной науки быть не может и не должно. Философия тоже дело людское, как и наука, ясно причиной своего существования, философия необходима разумному существу для умственных физкультурных упражнений. Подобно тому, как белка в колесе бесполезным бегом совершает полезное деяние, сохраняя силу мышц, так философия сохраняет силу мышц умственных, необходимых для удовлетворения людских благ в борьбе за существование. Потому религиозная философия выполняет, по сути, то же предназначение, что и атеистическая, и всякая последовательная попытка через философию постичь Бога неизбежно ведет к атеизму. Нельзя постичь бога и через мораль, поскольку всякий последовательный честный моралист, даже такой, как Лев Толстой, должен ответить на пресловутые вопросы, связанные с моралью: отчего человек смертен и отчего в Божьем мире существует и в пределах человеческой жизни торжествует зло?
Но есть нечто для жизни, для удовлетворения благ, для борьбы за существование ненужное и непонятное, а как раз наоборот, часто уменьшающее физические возможности в противовес науке, не всегда прибавляющие ума в противовес философии и затемняющее вечные вопросы, противоборствуя этим с моралью… На седьмой день Творения было его Рождество, когда Господь попросил человека дать имя всему Им сотворенному…
Так начал Господь свою игру с человеком, и назвал эту игру человек искусством. Что есть искусство, как не инстинктивное подражание Творцу? Конечно, и через искусство нельзя увидеть Бога и постичь Его. Сказал ведь Господь Моисею: «Лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может Меня увидеть и остаться в живых». Но искусство есть то пламя огня из тернового куста, которое увидел Моисей, никому еще не известный пастух, далеко в пустыне у горы Хорив. Даже великое искусство не может постичь Бога, но оно есть знамение, подобно пламени из тернового куста. Знамение того, что Бог рядом. Когда душа человеческая потрясена и просветлена искусством, значит, рядом Бог, и не упусти этого мгновения, как не упустил своего потрясения пастух Моисей. В эти минуты Господь разрешает тебе говорить с Собой прямо с глазу на глаз, ибо сказано у пророка Исайи: «Не всегда говори с Господом, а тогда лишь, когда Господь рядом…» Однако, чтоб не упустить мгновения своего, когда Бог рядом, нужна хотя бы частица таланта, которым обладал Моисей, сказавший: «Пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает…»
