Мне удается выполнить задачу по заказу выпивки непосредственно в баре, хотя мне при этом и приходится с боем прорываться через заслон из трех официантов, считающих, что я саботирую их намерение заработать сегодня на чаевых. Уж кого-кого, а посетителей, которые горят желанием сами себя обслужить, эти ребята точно не рады видеть. На этот раз моя уловка сработала — когда я возвращаюсь к столику, Нила на сцене уже нет, горизонт чист.
Заглянув в программку (Лаура позаботилась, купила три), я узнаю, что сейчас выступает конкурсант из Дании. Да, этот конкурс действительно «европейский». В Блэкпуле четырнадцать из пятнадцати финалистов были англичанами. Здесь, в Вегасе, участников из Великобритании всего восемь.
Датчанин толстый и лысый. Ладно, допускаю, что к концу жизни Элвис несколько пополнел, но ведь лысым-то он точно никогда не был. Я вдруг как-то сильно обижаюсь за Элвиса. Я не могу понять, как этот вполне обыкновенный — нет, скажем уж честно — этот уродливый человек мог возомнить, что может изображать Элвиса. У меня к Элвису много претензий, но даже я признаю, что он был красавчиком.
Я разочарованно закрываю глаза — слабая попытка отрешиться от реальности. И происходит забавная вещь: я начинаю думать, что, может быть — только может быть, — датский Элвис не так уж плох. Если не смотреть на сцену, то можно подумать, что «Плач в часовне» исполняет сам Элвис. Его голос звучит абсолютно так же — сыро и пронизывающе. Открыв глаза, я уже не вижу лысого и толстого мужчину. Я вижу талантливого человека, с легкостью завладевшего аудиторией. От него потоками струятся живые эмоции, и даже я, хотя и являюсь внешне воплощением холодности, чувствую в груди трепет, когда он наклоняется (с трудом, костюм ему узок) и пожимает ручку маленькой девочке, сидящей совсем рядом со сценой. Ей самое большее семь, и она просто тает от удовольствия. К концу его второй песни я, заявив, что умираю с голода, вновь ускользаю в бар, чтобы купить питу и хумус. Скоро он заканчивает, и я слышу взрыв аплодисментов. Совершенно неосознанно я тоже хлопаю.
Снова успешно избегнув Нила, я возвращаюсь к столику, когда шестой двойник Элвиса поет «Солдатский блюз». На нем солдатская форма. Хороший ход, надо признать. Он определенно выделяется на фоне белых костюмов со стразами и перьями, в которых выступали предыдущие Элвисы. Лауре нравится выступление, она хлопает в такт музыке. Затем она спохватывается и опускает руки.
— Не подумай, что это некрасиво по отношению к Стиви, — говорит она. — Я болею только за него, но этот парень и правда очень хорош.
— Они здесь все вполне на уровне.
Мастерство конкурсантов и правда впечатляет. Шоу получается неплохим.
Лаура радуется, что я проявляю признаки интереса к происходящему вокруг. Должна признать, я удивлена. В Блэкпуле этот конкурс сильно отдавал любительщиной, а я это просто ненавижу. Микрофоны глохли и падали, техники ставили не те треки и обрывали финальные ноты выступлений. Нил Карран пил слишком много и часто неправильно произносил имена конкурсантов. Даже судей, казалось, больше волновало, когда им принесут следующую пинту, а не то, что происходило на сцене.
— Ненавижу оценивать что-либо, — говорит Лаура. — Они все хорошо выступают и очень любят свое дело.
А я все время что-либо оцениваю.
Наверное, в этом Элвисе в солдатской форме и правда есть что-то особенное, потому что в конце его номера я забываю исчезнуть из зала, и, когда конферансье выходит на сцену, мне не остается ничего другого, кроме как залезть под стол.
— Что ты делаешь? — спрашивает Фил.
— Потеряла сережку, — говорю я и быстро снимаю ее с правого уха. Лаура с Филипом немедленно принимаются искать сережку, создавая при этом столько суматохи, что я уже жалею, что выбрала такой вариант действий.
— Нет-нет, лучше смотрите шоу, — говорю я, но уже слишком поздно.
— Что это вы там делаете? — спрашивает конферансье в микрофон. — Прячетесь от налогового инспектора?
Шуточка довольно дешевая и вполне могла бы принадлежать Нилу Каррану, но голос не его. Судя по акценту, этот конферансье — американец. Я выглядываю из-за кромки стола и чуть не падаю от облегчения. Это худощавый мужчина лет тридцати пяти, с зубами такой белизны, что они сверкают в свете рампы. Определенно не Нил Карран.
А где же Нил Карран с его неиссякаемым запасом плоских шуток? Ничего не понимаю. Откуда эта отсрочка смертной казни? Я хватаю программку и пролистываю ее в поисках страницы, где перечислены люди, занятые в организации конкурса. Вот, черным по белому написано, что конферансье — Нил Карран. На фотографии его почти не узнать, ей по меньшей мере лет пятнадцать. В посвященной ему короткой статье он назван «наш специальный гость, изумительный и остроумный Нил Карран, приглашенный по пожеланиям публики» (ага, как же, дожидайся! я уверена, что он сам себя пригласил). Но это все равно Нил, несмотря на старую фотографию и бесстыдную статью. Что же произошло?
— Здесь сказано, что вести конкурс будет Нил Карран. Это вот этот зубастый американец? — спрашиваю я Лауру.
— Нет. Ах да, ты же не знаешь! Тут перед началом конкурса разыгралась целая драма. Заявленный конферансье надрался как сапожник, — чтобы так нарезаться, надо пить весь день напролет, — и организаторы конкурса отправили его проспаться. Стиви сказал, что он практически взят под стражу, потому что они не хотят, чтобы он завалил и завтрашнее шоу.
— Это Стиви тебе сказал?
— Он подходил к столику незадолго до начала. Он сказал, что тебе это будет интересно. Что тебя это позабавит.
Лаура улыбается, не понимая, насколько важной информацией она со мной поделилась. Да и зачем ей это понимать? Стиви хорошо поступил. Он пришел, чтобы хоть немного меня успокоить. От облегчения мое тело начинает течь, словно нагретый воск. В обед Нил был слегка подшофе — как обычно. Слава богу, в Америке строго насчет этого. Хотя я не заслуживаю такой удачи, я благодарю Господа за нее. Я улыбаюсь Лауре, и она улыбается в ответ. Я улыбаюсь Филу, и он отводит взгляд.
А, черт возьми, точно. Ведь Филип меня подозревает. В свете его вопросов о том, не беременна ли я (далеко мимо цели) и нет ли у меня кого-нибудь (почти в цель), я решаю немедленно уделить ему внимание.
Я наклоняюсь к нему и шепчу:
— Как ты? Нормально? — Он кивает, но без энтузиазма. — Прости, что развеяла твои надежды насчет беременности.
Он пожимает плечами, но я вижу, что он обижен и что ему больно. Я наклоняюсь еще ближе и целую его — впервые с тех пор, как поцеловалась со Стиви. Надеюсь, мой поцелуй несет в себе тепло, обещание, просьбу о прощении и любовь. Надеюсь, в нем нет вины, страха, обмана или сожаления. Я напряженно жду реакции Филипа. Он кладет руку мне на колено и одними губами произносит:
— Люблю тебя.
Уладив дела на этом фронте, я снова сажусь прямо, подумав, что раз мне сегодня так везет, то, возможно, стоит попытаться получить удовольствие от шоу.
