Ему показалось, что и Мухетдин после пяти часов пути уже поглядывает на кабардинцев с достаточным уважением. Семен тронул за рукав, шепнул в ухо:
— Говорит, хорошо идут в гору. Самому пришлось все время шагать. Небыстро, но двигаться, а не ждать.
Втроем они тоже прокрались к опушке. По всему гребню, насколько хватал глаз, горели костры. Внизу, у первых завалов, до сих пор время от времени щелкали выстрелы, но здесь, наверху, горцы чувствовали себя в безопасности. Кто спал, обернувшись буркой, кто грелся у пламени, кто собирался готовить завтрак.
Ветер за ночь угомонился, но тучи по-прежнему проходили низко, едва не цепляя вершины на севере, и трудно было определить по свету: далеко ли осталось до утра. Брегет свой Новицкий оставил внизу, чтобы не зазвонил вдруг в неурочное время, но, прикинув, решил, что времени должно быть пять — половина шестого. Самая пора для внезапного нападения.
— Гранатой! — услышал он негромкий голос артиллерийского офицера, и несколько теней бесшумно заскользили вокруг орудия.
Атарщиков снова потеребил Сергея и без слов показал ему на отдаленный костер, над которым уже висел черный круглый казан изрядных размеров. Не менее полусотни человек, решил Новицкий, должны были собраться вокруг такого котла. Пока же рядом копошилось не более десятка, остальные, наверно, дремали рядом.
Слева хрустнул сучок, и Новицкий увидел Швецова. Майор тоже прошел в передовую цепь и разглядывал противника, стараясь выгадать лучший момент для броска. И тут перестрелка внизу вдруг участилась, уже и орудийный дымок показался над русским лагерем, словно батальонам и ротам наскучило оставаться на месте, не терпелось тоже пойти наверх, на завалы, штыком и грудью.
— Пли! — крикнул Швецов неожиданно высоким, видимо, сорвавшимся от нетерпения голосом.
Сергей только успел раскрыть рот, как орудие рядом рявкнуло, аж подпрыгнув на лафете от удовольствия.
Снаряд ударил точнехонько в костер с казаном, и даже сквозь пороховой дым угадывалось, как полетели в стороны дрова, котел и тела тех, кто уже предвкушал горячий и сытный завтрак.
Вторая граната тоже нашла цель, да и трудно было промахнуться, наводя пушку в такое скопище. Залпом грохнуло еще около сотни ружей, а потом уже затейливой матерщиной поднялся над лесом бас штабс-капитана Гогниева, и кабардинцы, уставив штыки, не пошли, не побежали, а, как в былинах, прянули из леса на беспечных защитников Талгинской горы.
Сонные люди едва успевали дотянуться до ружья, кинжала, как их доставали штыки русских солдат. Стоявшие у опушки погибли не успев и очнуться; из тех, кто расположился поодаль, кто-то и сумел выпалить наудачу, но дальше уже надеялся на одни свои ноги. Удачно поставленные орудия продолжали бить вдоль склона, стараясь только не попасть по своим, а батальонная колонна летела по открытому гребню, сметая всех, кто только пытался стать на ее пути…
Через три часа сражение завершилось. Первые ряды главных сил наших поднимались по склону, обходя пустые уже окопы и укрепления. Кабардинцы же, перестроившись походной колонной, взяв ружья на плечи, шли дальше, распевая под дудки, барабаны и заливистый свист батальонных весельчаков:
— Мы дети Севера Великого,
Мы дети Белого царя…
VII
— Видите, господа, а вы все предлагали атаковать эти завалы в лоб. Сколько бы русской крови пролили! Несколько сотен солдат оставили бы на завалах. А теперь мы уже в Парас-ауле, дорога на Большой Дженгутай открыта и наши потери — двадцать пять человек!
В палатке Ермолова, как обычно, собрались к ужину офицеры штаба, командиры батальонов и батарей. Новицкий тоже сел в самом конце стола, зная, что придется отвечать на вопросы командующего.
— Швецов сбил Хасан-хана с дороги, прошерстил штыками весь гребень и вышел в тыл тем, кто отсиживался в завалах. Тут уже и Алексей Александрович не выдержал, повел батальоны снизу. Еще и туман помог, укрыл нас от глаз разбойников… Что твой горец? Расплатился ты с ним?
Новицкий поднялся:
— Получил известную сумму от начальника штаба, в чем и оставил расписку. Деньги переданы.
— А что же он сам сюда не пришел? Мы бы его поблагодарили.
— Не хочет, чтобы его узнали. Дойдет слух до хана, отрежут голову, дом сожгут, семью продадут в рабство.
— Вольному воля, — припечатал Ермолов. — Скажем, что это наши проводники вспомнили о дороге. А дом его так и так вряд ли целым останется. Скажи, Швецов, что у тебя за штабс-капитан в батальоне — носатый и громкий?
— Ваше превосходительство… — начал подниматься майор.
— Сиди, герой! Набегался уже поди за два дня. Какого же ругателя ты у себя держишь?
Швецов только развел руками:
— Штабс-капитан Гогниев, командир первой роты. Дважды уже был разжалован и выслужился опять. Не характер — командовал бы сейчас батальоном. Не мирной он человек, Алексей Петрович, спокойствия не переносит. Но в бою — лучшего офицера не надо. И этой ночью шел в авангарде и на гору, и потом по гребню.
— Прикажи вызвать его.
Пока ждали Гогниева, Ермолов говорил о предстоящих делах. Большой Дженгутай, столицу Мехтулинского ханства, он решил снести до самой земли, на которой она стояла. В наказание сегодняшним изменникам и в назидание будущим. Но Парас-аул, сказал он, надо бы оставить нетронутым. Сохранить в тылу селение, куда можно будет вернуться после похода и вознаградить этой землей тарковского шамхала, оставшегося верным России.
Открылся полог, и в палатку шагнул Гогниев. Лихой в бою, шумный у полкового костра, он и здесь не слишком робел, хотя оглядывал собравшихся настороженно. Остановился у дальнего конца стола, рядом с Новицким, скользнул по нему взглядом, не узнавая.
— Подойди! — крикнул ему Ермолов.
Пока штабс-капитан пробирался между спинами сидящих и полотняной стенкой, командующий поднялся ему навстречу:
— Слышал я… что ты первым на гору взошел, что ты первым по кострам их бежал. Спасибо за службу, штабс-капитан. Поздравляю тебя с крестом Святого Владимира. Но уж смотри, брат, как ты меня вчера костерил, так уж впредь не ругайся.
В неверном свете нескольких свечек Сергей не видел, изменился ли цвет лица награжденного офицера. Он только вытянулся, рявкнул громко и неразборчиво и повернулся кругом, чуть не смахнув полами черкески ближние к краю тарелки. Ермолов его не удерживал. Зато остальные смотрели на «дедушку» глазами едва ли не влюбленными.
— Здесь отдыхать не будем. Завтра же скорым маршем идем к Дженгутаю, вытесним обоих ханов в горы. А там уже станем, подождем и подумаем. Может быть, кто и захочет к нам в гости наведаться. Выслушаем, обсудим…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
I
Снег падал всю ночь. Когда наутро Сергей вышел из дома, провалился выше колена и засмеялся от удовольствия. Подумал, что был бы он в армейской обуви, набрал бы полные голенища и потом мучался до вечера с вымокшими носками, штанинами. Ноговицы[44]же, плотно облегавшие голень, хорошо защищали и штанины, и чувяки.
