— Молодец!
— Спасибо.
Спокойное море. Отдаленные крики чаек. Скаут, сидящая рядом со мной.
— Я наговорил тебе кучу гадостей, правда?
— Ну, — сказала она. — Так и есть. Но я все равно вытащила тебя из воды.
— Скаут…
— Я думала, ты пропадешь там!
— Я сам так думал. И я… нет, боже мой… я даже боюсь сказать…
— Скажи.
— Я думал, что вот, когда меня не станет, ты так и будешь думать, что я действительно имел в виду всю эту чушь?
Она легонько толкнула меня плечом:
— Вот это да!
— Но конечно, той огромной акулы я тоже боялся!
— Ш-ш-ш, — сказала она, — не то все испортишь.
Я просунул руку у нее за спиной, обняв ее за плечи, и она прильнула к моей груди.
— Прощаешь меня?
— Ты был такой задницей.
— Ну вот, мне теперь немножко полегчало.
— Да, но ты же не мог долго таким оставаться, правда?
— Не мог, — сказал я. — Это ты точно подметила.
— Ты так себя вел, потому что чувствовал себя в западне.
— Эмоционально? Да.
— Это все равно.
Я провел пальцами по ее мягким черным волосам, а она сцепила руки, обвив ими мою талию. Нас овевал ветерок, море мягко покачивало лодку из стороны в сторону.
— Хочу тебе кое-что сказать, — начал я.
— Давай.
— Но я не хочу показаться идиотом.
— Хорошо.
— Не обидишься?
— Хм.
— Ну… Только не обижайся!
— Давай.
— Хорошо. Я имею в виду — то, что с нами произошло, — это ведь случилось не просто так? Не только для того, чтобы поймать акулу?
Скаут отклонилась в сторону и посмотрела на меня:
— Я же говорила, что нет.
— Ты много чего тогда говорила.
Скаут снова прильнула ко мне, и несколько минут мы так и сидели, не двигаясь.
— Помнишь, когда ты вчера проснулся, то сказал удивительную вещь? Ты сказал, что в том, что между нами произошло, есть что-то… что-то правильное?
— Да.
— И ты спросил, чувствую ли я то же самое?
— Помню.
— Я тогда хотела сказать: да, по-моему, я тоже это чувствую.
— Это насчет сердца?
— Насчет сердца.
— Ух ты!
— Хм, — сказала Скаут. — Мне кажется, я знаю тебя много лет. Я хочу сказать, наше событие уже было в моем бытии. Звучит безумно, да?
— Ты имеешь в виду чувства?
— Сандерсон, не заставляй меня повторять.
Я улыбнулся.
— Нет. Это звучит нормально. Я знаю, что ты имеешь в виду.
— Молодец, — сказала она и нежно поцеловала меня в губы.
И вкус ее губ, и их прикосновение, и тепло, и движения — все тогда было совершенным, как томительно сладкая мелодия, которая вдруг всплыла в памяти после многих лет забвения.
Она наконец оторвалась от моего рта и посмотрела на меня так, словно в нашем поцелуе было нечто поразительное, нечто такое, с чем она не вполне могла совладать.
— Ну, ясное дело! — беспомощно пролепетал я.
Мы снова поцеловались.
* * *
Когда я открыл глаза, прохладное голубое утро уже согревалось новым солнцем, свежим и полным энтузиазма. После сна на палубе у меня болели спина и бока. Колено — словно заело. Правая рука — на ней спала Скаут, уткнувшись мне головой в плечо, — онемела. Несколько ее мягких темных прядей зацепились за мою щетину, и я слегка отстранился.
— Хм? — сказала она мне в грудную клетку.
— Привет, уже утро.
— Ох, — пробормотала она. — Я не могу пошевелиться. Все суставы как будто склеены.
Мы лежали, укрытые своими куртками и, как я заметил, плотным зеленым одеялом, которого, когда мы уснули накануне, не было и в помине.
— А нам кто-то одеяло принес.
Скаут хихикнула.
— Ты голый?
— Да, а ты?
— Да.
— Вот порадовался, наверное, старик, закутывая тебя хорошенько.
— Наверное, он беспокоился, что мы простудимся.
— У меня все болит, колено распухло, я чувствую жуткую усталость, но, кажется, не простужен.
Скаут поцеловала меня в щеку. Она отбросила наши покровы, выбралась из импровизированной постели и, голая, встала на палубе. Ее ноги, живот, руки и лицо за вчерашний день покраснели под солнцем, но ребра, грудь и бедра оставались все той же мраморной белизны. Она прикрыла ладонью полоску черных волос у себя между ног и неодобрительно на меня посмотрела.
— Что такое?
— Ты пялишься.
— Если девушка расхаживает перед парнем нагишом, то это обычно что-то означает.
Она усмехнулась и медленно, очень нарочито раздвинула ноги, сделала мах руками, потом завела их за голову и стала сгибаться в талии то влево, то вправо.
— Это вульгарно! — сказал я.
— У меня все болит, — ответила она и, глянув на меня искоса с лукавой улыбкой, направилась к носовой палубе. — По правде сказать, тебе стоит попробовать сделать то же самое, это очень…
— Раскрепощает?
— Что-то вроде того. Может помочь тебе с твоими комплексами.
— Мы же разобрались с комплексами, разве нет?
— М-м-м… — сказала она, пристально глядя в море.
Я сел, прикрыв одеялом ноги. Я слегка стеснялся своих царапин и синяков, полученных за последние несколько дней. У меня болели все суставы, особенно коленный, но счастье все равно так и распирало меня изнутри. Это мгновение — раннее утро, я, Скаут — было абсолютным совершенством.
— Как думаешь, акула всплывет?
Я видел, как она коснулась большим пальцем ноги обтрепанного конца, свешивавшегося за борт лодки.
— Фидорус считает, что всплывет.
Она обернулась.
— Надеюсь, — сказала она. — Иначе ничего не выйдет. Пойду проверю ноутбук.
— Слушай, мне так жаль, что все идет не по плану.
— Разберемся. Ты же не будешь стоять в стороне?
Я успел лишь слегка пожать плечами, прежде чем она расплылась в улыбке.
— Вот что, — сказала она, найдя свои трусики и натягивая их. — Если и на этот раз не получится, мы все равно справимся. Придумаем что-нибудь еще, какой-нибудь другой способ. Постарайся только не падать в море!
