Она отвернулась, ничего не сказав.
Когда закончится сражение? Вернется ли Радхаур живым — возбужденным, потным, в крови и проведет нежно, как умеет только он, по ее волосам?
Может быть, именно в это мгновение вражеский меч устремляется ему в грудь?
Самое жуткое и тяжелое в жизни — сидеть сложа руки и осознавать собственную неспособность что-либо сделать, когда дорогому человеку угрожает опасность.
Самое тяжелое…
Сколько прошло времени? И гонца все нет — сообщить как идет сражение…
Она думала только о нем, о Радхауре. О себе не думала вообще, не думала, что находится в непосредственной близости от кровавого побоища.
Сэр Димерик мрачно ходил вокруг повозки, бросая на Марьян быстрые взгляды и отводя сразу глаза. Она его не замечала вообще.
Она не замечало ничего происходящего вокруг — она была там, у стен незнакомого ей замка, где рубился на смерть ее единственный.
Поэтому она не обратила внимания на встревоженные крики и поднявшуюся вокруг суматоху.
Отряд варлаков в сто всадников, повинуясь приказу, переданного с ночным гонцом, спешил из Сегонтиума к Рэдвэллу.
Но врожденное внутреннее чувство, не развитое и неосознанное, обостряющееся в самых крайних случаях, заставило командира отряда изменить путь. Что-то ему подсказало, что в одной из повозок находится большая ценность, которой очень дорожат бритты (или кто-то из их предводителей) и за которую потом можно будет выкупить плененных сородичей. Он не знал ни что это, ни почему так дорого, но пред глазами предстал довольно большой инкрустированный желто-голубой ларец.
Они выскочили к лагерю, и буквально смяли дозорных.
Заслышав крики, располагавшиеся вдалеке воины резерва бретонской армии, обнажив оружие, поспешили к сумасшедшей горстке варлаков, осмелившихся напасть на них.
— Битва вдалеке, — сказал командир варлаков.
— Наши братья сражаются у замка, — сказал он.
— Наша битва — здесь, — сказал он.
— Вы четверо — со мной, остальные — туда, — сказал он.
— Умрем, но не сдадимся! — сказал он.
И варлаки, обнажив мечи и приготовив трезубцы, направили коней в сторону спешивших к ним врагов.
Обернувшись и увидев несущихся в его сторону четверых всадников с обнаженным оружием в руках, сэр Димерик понял, что настал его час.
— Осторожнее, Марьян, спрячься в повозку! — крикнул он, выхватывая меч. — Я спасу тебя!
Первый всадник рубанул его с плеча коротким широким мечом, но сэр Димерик увернулся и сумел воткнуть свой меч прямо в грудь лошади второго.
Лошадь вместе со всадником рухнули наземь, но третий варлак воткнул в спину трезубец — боль обожгла ирландского рыцаря и он рухнул на траву.
Перевернувшись, Димерик увидел, как первый варлак выходит из повозки с ларцом Радхаура в руках, а другой урод закинул на плечо Марьян.
Она кричала и била похитителя кулаками по спине.
Марьян, его Марьян….
Боль прошла, как и не было — острые концы трезубца лишь сбили его наземь, нанеся неглубокие раны. Димерик вскочил на ноги.
Подбежал один из солдат, но был пронзен варлакским мечом.
Варлак перекинул бившуюся Марьян через седло, оставшийся без лошади запрыгнул на спину четвертому и они погнали коней прямо в лесную чащу.
Все произошло столь стремительно, что никто ничего не успел сообразить.
Димерик наконец пришел в себя и побежал к стреноженным лошадям.
Выбрав первого попавшегося коня, он быстро перерезал путы, вскочил на него и помчался вслед за похитителями, свернувшими на лесную звериную тропу.
Правее шел бой — воины резерва схватились насмерть с отрядом варлаков.
Димерику не было дела до сражения — это не его война. Похитили Марьян — ради нее он отправился в Британию.
Варлаки превосходно умели ездить по лесам и удалялись от преследователя с каждым мгновением.
Сэра Димерика больно хлестали ветви, он с трудом управлялся с конем, все мысли были лишь об одном — не отстать. Он не думал, что будет делать один против четырех огромных варлаков — лишь бы догнать их!
Они все дальше и дальше углублялись в лесную чащу.
На развилке звериной тропы Димерик остановил коня и, тяжело переводя дыхание, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, прислушался.
Ему послышалось, что ветер донес крик Марьян слева и он уверенно направился в ту сторону.
Быстрее, быстрее! Он не видел, что тропы давно нет, ему слышался впереди крик любимой о помощи. Он только думал, как бы конь не врезался в огромные деревья.
Словно злая судьба услышала его страхи, конь споткнулся о нагло торчавший из земли корень и сэр Димерик, словно ядро из катапульты вылетел вперед и врезался в поросший мхом ствол дуба.
Листва шуршала вверху, словно насмехаясь над ним, сверху осыпались листья и какая-то дрянь. Обиженно ржал бивший о землю копытом конь.
Димерик потерял сознание.
Сколько он пролежал без сознания в лесу, где сквозь сплошную листву едва пробивалось солнце, сэр Димерик не знал.
Когда он пришел в себя и встал, сломавший ногу конь уже не рыл копытом землю — лишь жалобно смотрел на Димерика. Глаза коня были полны слез и муки — словно человечьи.
Он знал, что надо убить раненое животное, но рука не поднялась. Он попятился от коня спиной, наткнулся на дерево. Тогда он повернулся и побежал прочь.
Все пропало — он не смог защитить любимую. Зачем теперь жить, он опозорен навек… Но что он мог сделать против четверых огромных варлаков, даже если бы и догнал?
Просто погиб бы с честью.
И никто бы никогда не услышал его новой поэмы, которую он начал вчера и почти сочинил сегодня днем, бродя вокруг повозки, где сидела Марьян…
Марьян… Он ее больше не увидит. Он не погиб за нее, но он посвятит ей свою лучшую поэму. Эта поэма переживет его и останется в памяти людской…
Вокруг был лес — угрюмые одинаковые деревья равнодушно жили своей непостижимой жизнью.
Куда идти Димерик не знал. Следов маломальской тропинки он не видел.
Куда ни кинь взгляд — деревья и кусты.
Он попытался вернуться к раненому коню, чтобы оттуда вспомнить дорогу к лагерю.
И заблудился окончательно.
Ему стало страшно.
Ведь если он погибнет в этом лесу, никто не услышит его новой поэмы!
Хотелось выть от безысходности, но оставалось только одно — идти. Идти куда-нибудь, в надежде выйти на людей или, на худой конец, на какую-нибудь дорогу.
Он не знал, как разворачивается сражение, но ему, в общем-то, не было до этого дела. Та, ради которой он бросил родную Ирландию, безбедную жизнь в родовом замке и уважение при дворе ирландского короля, похищена. Он понимал, что больше никогда не увидит Марьян, даже если она останется в живых. Ему нужно было думать сейчас не о ней — о себе.
