Ночная свеча прогорела почти до половины, когда Ота подытожил признание — свои мысли и промахи, тайны и неудачи. Об одном он пока не был готов упомянуть — о корабле, где на последнее серебро заказал два места, чтобы отплыть на юг перед рассветом. О маленьком кораблике с Запада, решившемся на зимний торговый рейд в край, где море не покрывается льдом. О корабле для убийцы в бегах и его подручного. Эту тайну он придержал.
— Тяжело, — вымолвил поэт. — Тяжело. Маати — славный мальчуган. Несмотря на все. Просто еще молодой.
— Прошу вас, Хешай-кво, — сказал Ота. — Остановите это.
— Я не властен. И к тому же, если даже я позволю чудовищу ускользнуть, твоя знакомая владелица дома утех наверняка потрясет всех своим рассказом. Следующий андат, которого пришлет дай-кво, может оказаться не лучше. Или наш хай попросит помощи у других правителей, чтобы выступить от имени всех летних городов. Если меня убить, Маати спасется и твоя тайна останется при тебе, но Лиат… Гальты…
— Я думал об этом.
— В любом случае я уже стар для таких игр. Менять имена, меняться самому, примерять жизни, как халаты — занятие молодых. В моем возу слишком много прожитых лет, а с таким грузом сильно заносит на поворотах. Кстати, как бы ты стал это делать?
— Что делать?
— Меня убивать.
— Бессемянный советовал придти перед рассветом, — сказал Ота. — Говорил, если взять шнур и затянуть туго на шее, вы не вскрикнете.
Хешай хмыкнул, на этот раз мрачно. Допил вино, оставив у изгиба горлышка гущу из черных листьев, потом пошарил под кушеткой, извлек новую бутыль, рывком откупорил и бросил пробку в огонь.
— Он слишком хорошего обо мне мнения, — произнес поэт. — Учитывая, сколько я выпиваю, уже к трем четвертям свечи меня можно будет кантовать, как ящик камней.
Ота нахмурился, и в тот же миг его будто холодной водой обдало, едва он понял весь смысл сказанного. Он так ужаснулся, что свело внутренности, но ни слова не выронил. Поэт смотрел в огонь. Слабое, гаснущее пламя бросало отсветы на его печальные крупные черты. Оте вдруг захотелось обнять его или встряхнуть, но этот порыв скоро оставил его, как волна, которая, нахлынув, уходит обратно в море. Когда старый поэт поднял глаза, Ота увидел в них отражение собственной тьмы.
— Я всегда делал так, как мне велели, мой мальчик. А в награду получал совсем не то, чего ждал. Ты не убийца. Я поэт. Чтобы всех спасти, одному из нас надо измениться.
— Мне пора, — сказал Ота, поднимаясь на ноги.
Хешай-кво принял позу прощания, по-родственному теплую.
Ота ответил тем же. По щекам поэта и по его собственным текли слезы.
— Вам лучше закрыть за мной, — сказал Ота.
— Потом, — отозвался Хешай. — Если вспомню.
Смрадный стылый воздух переулка словно пробудил его ото сна или вывел из полудремы. В небе сквозь клочья и пальцы облаков, прозрачные, как вуаль, сиял полумесяц. Ота шел с поднятой головой, но не мог сдержать слез, как ни стыдился. Сейчас он станет убийцей. Глядя на себя со стороны, он видел внутри тоску и дегтярно-черный ужас, который разнился со страхом лишь отсутствием сомнений. Как его братья смогут, когда придет пора, восстать друг против друга, хладнокровно, в трезвом рассудке поднять руку на человека?
Дом утех Амат Кяан сиял в ночи подобно другим заведениям этого рода. Звучали музыка, женский смех и проклятия игроков за столами. Богатства города перетекали из одних рук в другие, обращаясь в деньги и удовольствие. Ота знал: так будет не всегда. Он стоял посреди улицы и впитывал запахи, звуки, золотой свет и яркие вывески, радость и печаль веселого квартала. Завтра город изменится.
Стражник у двери узнал его.
— Бабушка хотела тебя видеть.
Ота словно со стороны смотрел, как его руки складываются в ответный жест, а губы — в обычную приятную улыбку.
— Где мне ее найти?
— На втором этаже, с девчонкой Вилсина.
Ота поблагодарил его и прошел внутрь. Общая комната не пустовала: несколько женщин ели и разговаривали за столами, а в нише стояла полуголая черноволосая девушка, оборачивая вокруг груди полоску полупрозрачного шелка с видом торговки, придающей товарный вид треске. Ота окинул взглядом широкую грубо сколоченную лестницу в покой Амат Кяан, к Лиат. На втором этаже было заперто. Он отвернулся и тихо поскребся в дверь другой комнаты, за которой при нем скрылась Мадж в ту ночь, когда они разговаривали.
Дверь приоткрылась, в проеме возникло лицо островитянки. Ее щеки были румяными, глаза лихорадочно блестели. Ота придвинулся ближе к ней.
— Прошу, нам надо поговорить!
Мадж подозрительно прищурилась, но через миг отступила назад, и Ота вошел в комнату и закрыл за собой. Мадж стояла, выпятив грудь и вздернув подбородок, словно ребенок перед дракой. Единственная лампа на столе освещала ее кровать, ручной ткацкий станок и кипу платья в ожидании стирки. В углу валялась опрокинутая винная пиала. Мадж была пьяна. Ота быстро это понял и счел, что так даже лучше.
— Мадж-тя, — сказал он. — Прости, но мне нужна твоя помощь. А я смогу удружить тебе.
— Я здесь жить, — ответила она. — А не работай. Я не из таких девиц. Уходи.
— Нет-нет, — поправился Ота. — Я пришел не за этим. Мадж, я могу сделать так, что твоя месть совершится нынче же ночью. Человек, который повелевает андатом. Тот, который отнял твое дитя. Я могу отвести тебя к нему.
Мадж нахмурилась и медленно покачала головой, не сводя глаз с Оты. Он тихо и быстро, в самых простых словах и немногих позах объяснил, что гальты служили орудием Бессемянному, что Хешай им управляет, и что он, Ота, может отвести ее к поэту, если они уйдут без промедления. Она как будто оттаяла и смотрела с некоторой надеждой.
— Но потом, — добавил он, — ты должна позволить мне отвезти тебя домой. Я подготовил корабль. Он отплывает на рассвете.
— Я спросить бабушка, — сказала Мадж и направилась к двери. Ота преградил ей путь.
— Нет. Ей нельзя об этом знать. Она хочет наказать гальтов, а не поэта. Если ты ей расскажешь, тебе придется пойти с ней. Придется выступать перед хаем и ждать, что он решит. А я могу дать тебе отомстить сегодня. Но тогда ты должна будешь уйти от Амат и не видеть хая. Таково мое условие.
— Думать, я дура? Почему я должна верить? Зачем тебе это?
— Ты не дура. И мне можно верить, потому, что я могу исполнить твои желания: покончить с неизвестностью, отомстить и вернуться домой. Я делаю это затем, чтобы другие женщины не пострадали, как ты, и чтобы тварь, причинившая тебе зло, исчезла из мира.
«Затем, чтобы спасти Маати и Лиат. И Хешая. Затем, что это ужасно и вместе с тем правильно. И затем, чтобы наконец увезти тебя из этого дома».
Бледные полные губы Мадж дрогнули в полуулыбке.
— Ты кто, — спросила она, — человек или дух?
