Он закрыл глаза, заново переживая момент всепоглощающей боли, какой он никогда до того не испытывал. А потом — темнота и страх, погружение в бездну, невозможность дышать.
Эндрю медленно сделал глубокий вдох, каждое мгновение ожидая возвращения невыносимых мук. Боль пришла, но на этот раз он ее вытерпел.
Голоса за дверью зазвучали громче. Один из них принадлежал Эмилу, другой — Кэтлин. О чем они спорили?
И вдруг он вспомнил еще кое-что. Жена, стоящая рядом с его койкой. Эндрю удивленно уставился на прикроватный столик. Возле оплывающей свечи лежал револьвер с взведенным курком.
«Боже, это она мне его дала!» Эндрю охватил гнев, но с ним пришло и понимание. Переведя взгляд на дверь, он ощутил сильный страх, ему захотелось забиться в какую-нибудь нору, спрятаться от всего этого.
И вновь Эндрю испытал гнев, но на этот раз его ярость была направлена на него самого. Сняв со спинки кровати висевший на ней халат, он неловко продел в один рукав правую руку, затем всунул в другой культю и запахнул полы вокруг своего исхудалого тела. Эндрю подошел к двери и взялся за ручку.
«Если я сейчас открою ее, все прежние страхи опять обрушатся на меня», — подумал он. Эндрю оглянулся на столик у кровати. Свет от свечи падал прямо на дагерротип. Он распахнул дверь.
На него воззрились две пары недоумевающих глаз.
— Что здесь, черт возьми, происходит? — прохрипел он.
Кэтлин смотрела на него, не в силах пошевелиться. В ее взгляде Эндрю увидел неверие, близкое к страху.
Колоссальным усилием воли он подавил рвущуюся наружу панику и заставил себя улыбнуться.
Когда руки Кэтлин обвились вокруг его шеи, у Эндрю опять подкатили к горлу слезы, но он уже не позволил себе проявить слабость. Глядя через плечо жены, Эндрю увидел перед собой сияющие глаза Эмила, и на его губах вновь расцвела улыбка, на этот раз настоящая.
— Я спросил, что здесь происходит, — повторил он.
— У нас возникли кое-какие трудности, Эндрю, — сообщил доктор.
— Эмил, только не сейчас, ради всего святого! — оборвала его Кэтлин, подталкивая мужа обратно к двери в палату.
— Нет, — возразил Эндрю. — Я должен знать все.
Кэтлин вновь посмотрела ему в глаза, и он понял, чего она боится. Какова будет его реакция на тот отчаянный поступок, который она совершила?
— Ты была права, Кэтлин, — успокоил он жену.
Она опустила голову:
— Я знаю.
Однако он чувствовал, как дрожит ее тело в его объятиях.
Теперь Эндрю помнил все происходившее в те дни, и ему было стыдно. Стыдно за то решение, которое он заставил ее принять, за ту борьбу, которая и теперь разрывала его изнутри. Эндрю захотелось крикнуть Эмилу, чтобы тот оставил его в покое и не возвращал так быстро к действительности. Но доктор уже зашел в палату и ждал Кина.
— Выкладывай, Эмил.
— Марк сказал Пэту, что он сдает город бантагам.
— Почему? Господи, Эмил, они же еще даже не взяли внешние укрепления!
Эмил вздохнул и обменялся взглядами с Кэтлин, которая наконец неохотно кивнула:
— Ладно, Эмил. Расскажи ему все.
У Пэта больше не было сил продолжать этот разговор. На мгновение его охватило искушение арестовать Марка или даже пристрелить его на месте, но Пэт понимал, что он никогда не пойдет на такое. Этот поступок приведет не просто к сдаче, но к гражданской войне между его солдатами. Игра была закончена, у него больше не осталось ходов.
Хотя было совершенно очевидно, что и у бантагов не все в порядке. С рассветом интенсивность их огня значительно снизилась и продолжала угасать в течение всего дня. Тем не менее враги упорно штурмовали внутренние укрепления, и в одном месте им даже удалось на время захватить участок стены, прежде чем люди отбросили их обратно.
Все больше и больше римских пехотинцев дезертировали из своих частей, и Пэт не мог винить их за это. Город был охвачен паникой, люди считали, что бой уже проигран, и потому многие солдаты бросались на поиски своих семей — хотя бы только для того, чтобы вместе встретить смерть.
Ирландец вновь взглянул в глаза Марку.
— Никогда в жизни не думал, что скажу кому-нибудь эти слова, — вздохнул он. — Марк, я умоляю тебя. Я знаю, что в этой битве настал поворотный момент. Я так долго был солдатом, что не могу ошибиться в этом. Ганс перерезал их коммуникации, они остались без боеприпасов. Если мы продержимся до захода солнца, победа за нами.
— К заходу солнца бантаги будут в цитадели. А когда они сюда ворвутся, мы уже не сможем принять их предложение о сдаче. Они убьют всех. Сейчас я должен думать о своем народе, Пэт. Ты доблестно сражался, но бой проигран. Я обязан спасти то, что еще осталось.
— Я не могу с этим согласиться. Эндрю никогда бы на такое не пошел.
— Но Эндрю больше не командует армией, — покачал головой римлянин.
— А вот с этим я не согласен, Марк, — раздался чей-то голос из дальнего угла комнаты.
Пэт вскочил со стула, его челюсть отвисла чуть не до пола, словно он увидел привидение. На мгновение ему и впрямь показалось, что Эндрю Кин отошел в мир иной и его призрак явился сюда, чтобы проститься со своими друзьями. Синий мундир свисал с плеч полковника, как с вешалки. Лицо Эндрю было бледнее, чем у чахоточного больного. Прежними оставались только глаза, светло-голубые глаза, взгляд которых иногда казался пустым и отсутствующим, однако уже в следующий миг загорался огнем боя. Как сейчас.
В штабе воцарилось молчание, никто не осмеливался пошевелиться. Усталые офицеры, подавленные последними неудачами, уставились на своего командира и вдруг, словно по сигналу, поднялись со своих мест. В гробовой тишине Эндрю медленно проковылял к столу, на котором лежала карта города. Стрелками были отмечены направления вражеских ударов, кусочки дерева обозначали части республиканской армии. Теперь все они сосредоточились внутри цитадели или были полностью окружены в предместьях.
Эндрю несколько минут изучал карту, за это время никто не проронил ни звука. Наконец полковник повернулся к Пэту.
У ирландца от напряжения сделались ватными ноги, и он оперся рукой о стол, боясь потерять равновесие.
— Каковы последние донесения о количестве боеприпасов у противника?
— Мы находим тела бантагов, у которых не осталось ни единого патрона, как правило, у них в запасе всего по шесть-восемь зарядов. Артиллерийская канонада почти прекратилась.
Эндрю кивнул и перевел взгляд на Марка:
— Что ты тут говорил о сдаче?
— Эндрю, с момента твоего ранения произошло много всего.
— Я в курсе. Мы провели большую кампанию. Мы отступили на пятьсот миль, растянув до предела транспортные коммуникации Гаарка. Это называется тактикой Фабия, по имени одного римского генерала из нашего прежнего мира. — Эндрю замолк, как будто каждое слово давалось ему ценой большой боли. — Мы заманили его в ловушку и перерезали Гаарку связь с тылом, как я и планировал. Мы победили.
