– Знаешь, Вась, меня отстранили ведь от этого дела. Спасибо за веселый рассказ, но не надо сплетен: кто кому по жопе – пусть это там, в прокуратуре, остается.
– Прости. Не думал, что ты так близко к сердцу…
– Да нет. – Калачев усмехнулся опять, однако тут же подавил усмешку. – Тут ведь Власову при таком раскладе не позавидуешь. Глядишь ведь – могут посадить его.
– Его? Ну нет, его посадить не смогут!
– Считаешь, выкрутится?
– Да не поэтому! Он просто сидеть пока не может!
* * *
КАМАЗ катился совершенно бесшумно со скоростью быстро идущего пешехода.
– Я тихо еду, ты не бойся… Чтоб тормозных следов не оставлять. «Мелиция»… Дорогу загораживать – зачем? Ты у поста ГАИ встань, честно мне, при людях! – стоп – я что, проеду, да? Остановлюсь, конечно – взятку дам. Ты – человек, я – человек. – Варуж достал из-под сиденья перчатки, надел их. – Мелиция… Ты, Коля, не шевелись, стрелять они начнут, сразу падай на пол. Тут лист стальной ниже стекла наварен, не пробьет. Понятно?
До заслона оставалось не больше метров сорока.
* * *
Власов стоял у стола, приложив сразу две телефонные трубки к ушам. Но, плохо слыша, видно, он, кроме того, включил и селектор – громкоговорящий.
– Мы делаем все, что возможно, Владислав Львович, – доложил селектор. – Железная дорога уже взята под полный контроль по схеме «ноль».
Власов переключил селектор на второго абонента.
– Мы все шоссе, ведущие на север, сейчас начнем перекрывать и к двадцати ноль-ноль закроем.
– Давно пора бы! Вы… Вы там шевелитесь, черт возьми – уйдет!
* * *
Белов не отрываясь глядел на приближающийся заслон, видя вместе с тем – боковым зрением – как Варуж напрягся весь, сосредоточился, сел прямо, глядя на заслон как-то даже свысока, несколько надменно.
В тот самый момент, когда КАМАЗ остановился, Варуж левой рукой отпер свою дверь, отпер, но не открыл – левой рукой…
Правой рукой Варуж нажал малозаметную кнопку – самодельную – от концевого выключателя, врезанного возле рулевой колонки в «торпеду».
Что– то мгновенно сверкнуло над головой у Белова – на крыше кабины КАМАЗа.
Черный светящийся блик неуловимо быстро метнулся к заслону, и в тот же момент там полыхнуло. Ослепительно белая точка расцвела желтой кляксой с черными штрихами на концах щупалец. Грохот сильнейшего взрыва хлестнул по ушам. Там, где секунду назад был заслон, над шоссе вспух оранжевый огненный шар, испещренный медленно летящими в воздухе обломками машины и силуэтами людей.
Двоих, стоявших далеко от «жигулей», метрах в пятнадцати, кинуло через кювет, в сторону опушки.
Упав, они оба немедленно поднялись – один на колени, второй вскочил на ноги, вскидывая автомат…
Но он опоздал.
Варуж уже стоял на шоссе, возле КАМАЗа, и автомат в его руках бешено бился, выплевывая быстрые мелкие остренькие огоньки.
– Бесшумно… Как тихо… – мелькнуло в мозгу ошалевшего Белова…
Только когда фигурки на опушке упали, срезанные очередью, и Варуж, оглянувшись к Белову, сказал ему что-то, только тут Белов понял, что он оглох после первого взрыва, убившего четверых и разметавшего «жигули».
* * *
Он вылез из кабины и прислонился к колесу спиной; его мутило – в жизни это выглядело совсем не так, как в американских боевиках.
– Ты испугался, нет? – деловито спросил его Варуж. Белов не ответил. Он только успел осознать – слух вернулся.
– Совсем бледный стоишь!
– Что… это было? – Белов еле поднял руку, указывая на развороченный асфальт в том месте, где стояли «жигули».
– Авиационный миномет, – сказал Варуж. – Там, на кабине у меня. Совсем замаскирован. Под обтекателем. Под «шляпой» на кабине. Ты что, совсем не понял ничего? Хорошо! Не стой, чудак! Патроны-автоматы собирай. Деньги!
Белов только покачал головой – отрицательно.
– Ты что, друг – заболел? – в глазах Варужа вспыхнуло теплое участие. – В обед что ел, а? В тюрьме кушал?
– Нет.
– Правильно! Чего стоишь тогда?
Белов молча обвел рукой пейзаж после битвы.
– Что? Что такое?! – Варуж тревожно обернулся, озираясь. – Убил я. Всех. Зачем пугаешь?
Белов в ответ промычал нечто невразумительное.
– А-а-а! – наконец понял Варуж. – Смех! Девушка как будто. Я мусульман четыре года бил – такого не видал! Слушай! – Тебя в убийстве подозревали – гордиться должен! Носить подозрение с честью! – Варуж сорвался на героический пафос: – Чтоб в тебя друзья верили! Чтобы люди здоровались! Чтоб сын твой в школе мог хвалиться: моего папу убийцей зовут!!..По ошибке, конечно, – опомнился он наконец.
– Я никого не убивал… – устало отмахнулся Белов.
– И не убьешь! – Варуж ткнул ему пальцем под нос: – Бледный будешь, «ах-ох» будешь – как убьешь?! На! – Варуж с маху повесил на шею Белова свой автомат. – Стой здесь, я оружие сам соберу.
– Нет-нет… – Белов начал снимать автомат.
– Ну что?! Что?! – вскипел Варуж. – Он не заряжен! Все я рассадил. Пустой рожок. На, видишь? Смотри! Все тридцать пуль в мелицию пошли: пожаловаться на бандитов… Стой смирно, будто охраняешь. Смех! Просто смех! – Варуж уже вынимал автомат из-под первого трупа. – Жизнь такая пошла… Демократия, воля. Свобода слова! Первый выстрелил – говори, мы тебя слушаем; не успел – все, молчи. Равенство! У тебя – автомат, у меня – автомат. Братство! Все люди братья – хочу с них брать я – он уже был увешен оружием, как новогодняя елка игрушками. – Такая жизнь пошла, друг Коля, что либо мы – их, либо они… – Нас и детей наших.
Ни Варуж, собиравший трофеи, ни Белов не заметили, как из леса появилась фигура, застегивающая на ходу штаны трясущимися руками… Короткими перебежками фигура переместилась к шоссе… Фигура была с автоматом.
Это был седьмой, случайно уцелевший.
* * *
Седьмой уже стоял в десяти метрах за их спинами, когда Белов, вдруг заметивший боковым зрением тень на асфальте, стремительно обернулся.
Пейзаж после битвы, представившийся в полной красе только здесь, на шоссе, произвел неизгладимое впечатление на седьмого. Именно это, наверно, заставило его на мгновенье замешкаться.
Не помня как, совершенно рефлекторно Белов нажал на спусковой крючок… Боек сухо щелкнул в полной тишине.
В рожке патронов не было.
Белов опустил автомат.
Варуж мгновенно повернулся на щелчок и, увидав седьмого, лишился дара речи.
На нем висели шесть автоматов с полными боекомплектами, в каждой руке – по гранате.
Но он никак не успевал.
