Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
– Сейчас они, должно быть, совсем состарились.
Но значит, если Мари де Крессэ так упорно отказывалась встречаться с Гуччо Бальони, то вовсе не потому, что его ненавидела, как думал с горечью Гуччо, а лишь потому, чтобы не нарушить клятву, которую у нее вырвали силком, когда вручали на ее попечение спасенного младенца короля.
– Просто она боялась, что в противном случае пострадает не с только она, но и ее муж, – пояснил Кола ди Риенци. – Ибо они были обвенчаны тайно, но обвенчаны по всем правилам, и обряд бракосочетания совершил один монах. И об этом тоже она говорила духовнику. А потом, когда вам исполнилось девять лет, Бальони похитил вас.
– Вот это я хорошо помню... а она, а моя... словом, мадам Криссэ не вышла замуж?
– Нет, ведь она уже состояла в законном браке.
– И он тоже не женился вторично.
Джаннино замолк, стараясь приучить себя в мыслях считать ту, что скончалась в Крессэ, и того, что скончался в Кампании, не своими родными отцом и матерью, а приемными.
Потом он вдруг спросил:
– А вы не можете дать мне зеркало?
– Охотно, – не без удивления отозвался трибун.
Он хлопнул в ладоши и приказал слуге принести зеркало.
– Я видел королеву Клеменцию... всего одни раз видел... меня тогда увезли из Крессэ, и я прожил несколько дней в Париже у дяди Спинелло. Мой отец... словом, приемный отец, как вы утверждаете... водил меня к королеве. Она дала мне леденцов, значит, это и была моя родная мать?
На глаза его навернулись слезы. Он сунул руку за воротник и, вытащив небольшой медальончик, висевший на шелковом шнурке, показал его Риенци.
– Эта реликвия святого Иоанна принадлежала ей...
Тщетно пытался он вспомнить лицо королевы таким, каким запечатлелось оно тогда в детской его памяти. И вспомнил только, как появилась перед ним женщина, сказочно прекрасная, в белом одеянии вдовствующих королев, и рассеянно погладила его по голове розовой своей ладонью...
– А я и не знал, что это моя родная мать. А она до конца своих дней думала, что сын ее умер...
Ох, видно, эта графиня Маго была настоящая преступница, раз убила не только невинного новорожденного младенца, но и внесла столько смуты, причинила столько горя людям, искалечила им всю жизнь!
Недавнее ощущение нереальности собственного существования прошло, но сменилось оно столь же мучительным ощущением раздвоения личности. Он был и Джаннино Бальони, и в то же время был кем-то другим, был сыном банкира и сыном короля Франции.
А как же его жена Франческа? Он вдруг подумал о ней. За кого она вышла замуж? А его собственные дети? Стало быть, они прямые потомки Гуго Капета, Людовика Святого, Филиппа Красивого?..
– Папа Иоанн XXII, очевидно, что-то слышал об этом деле, – продолжал Кола ди Риенци. – Мне передавали, что кое-кто из приближенных ему кардиналов шептался, будто папа не верит, что сын короля Людовика Х умер. Простое предположение, считали они, такие вещи случаются нередко, и сплошь да рядом они ни на чем не основаны; так оно и было вплоть до того дня, когда ваша приемная мать, ваша кормилица, не открылась на смертном одре монаху-августинцу, и он обещал ей вас разыскать и поведать вам правду. Всю свою жизнь она, храня молчание, выполняла приказ людей; но, когда готовилась предстать перед лицом господа, а те, что вынуждали ее молчать, уже умерли, так и не сняв с нее клятвы, она пожелала доверить кому-нибудь свою тайну.
И брат Журден Испанский, свято блюдя данное ей обещание, направился на розыски Джаннино: но из-за войны и чумы дальше Парижа пробраться ему не удалось. Однако Толомеи уже закрыли там отделение своего банка. А сам брат Журден чувствовал, что ему теперь не по летам пускаться в столь дальний путь.
– Поэтому-то он перепоручил передать то, что было рассказало ему на исповеди, – продолжал Риенци, – другому монаху тоже ордена августинцев, брату Антуану, человеку, прославленному своей святостью, который множество раз совершал паломничество в Рим и часто бывал у меня. Вот этот-то брат Антуан два месяца назад, занедужив в Порто Венере, и сообщил мне то, о чем я вам сейчас поведал, и вручил мне бумаги и рассказал мне обо всех этих событиях изустно. Признаюсь, я сначала засомневался, не сразу поверил ему. Но, поразмыслив, пришел к убеждению: такие фантастические и такие необычайные события просто выдумать нельзя; человеческое воображение даже не способно до этого подняться. Подчас правда ошеломляет нас сильнее любых измышлений. Я велел проверить даты, собрать все какие только возможно сведения и отрядил людей на ваши розыски; сначала я послал к вам своих гонцов, но так как у них не было никаких письменных документов, они все равно не сумели бы уговорить вас прибыть в Рим; и, наконец, я отправил вам это письмо, и вы, грандиссимо синьоре, изволили прибыть в Рим. Ежели вам угодно отстаивать свои права на французский престол, я к вашим услугам.
Тут как раз принесли серебряное зеркало. Джаннино поднес ею поближе к огромным канделябрам и уставился на свое отображение. Никогда ему не нравилась собственная внешность: лицо круглое, слишком мягких очертаний, нос прямой, но какой-то самый обыкновенный, голубые глаза под слишком светлыми бровями, неужели же такие лица бывают у королей Франции?
Пристально вглядываясь в зеркало, Джаннино надеялся прогнать прочь призрак, восстановить свой обычный облик...
Трибун положил ему на плечо руку:
– И мое происхождение тоже, – многозначительно произнес он, – слишком долго было окутано тайной. Я вырос в одной из римских таверн, подносил грузчикам вино! И только уже позже, со временем, узнал, чей я сын.
И его прекрасное лицо, неподвижная маска императора, где слегка подергивалась только правая ноздря, омрачилось.
Глава III«Мы, Кола ди Риенци...»
Из Капитолия Джаннино вышел, когда первые отблески утренней зари уже играли на развалинах Палантинского холма, очертили ржаво-медной каймой каждую колонну, но не вернулся в Кампо деи Фьори, где они остановились на ночлег. Почетный страж, данный ему в провожатые трибуном, отвел его на ту сторону Тибра в замок св. Ангела, где ему уже были приготовлены апартаменты.
На следующий день, надеясь, что милосердный господь умерит то великое смятение, что жгло его душу, он отправился в ближайшую церковь и молился там до полудня, потом возвратился в замок св. Ангела. Оп попросил было привести сюда своего друга Гвидарелли; но ему намекнули, что не следует вступать ни с кем ни в какие разговоры, прежде чем он не повидается с трибуном. Так он и прождал до самого вечера, когда наконец за ним пришли. Судя по всему, Кола ди Риенци вершил все свои дела только ночами.
Итак, Джаннино явился в Капитолий, и трибун, встретив его еще более почтительно, чем накануне, снова заперся с ним наедине в одной из зал.
Тут-то Кола ди Риенци и изложил Джаннино свой план кампании: он незамедлительно отправит послания папе, императору, всем государям христианского мира, предложит им прислать в Рим своих послов, дабы те выслушали сообщение чрезвычайной важности; но какое это сообщение, он пока умолчит; потом, когда все послы сойдутся на торжественный совет, он выведет Джаннино во всех королевских регалиях и объявит им, что вот он – настоящий король Франции... – Разумеется, если только ноблиссимо синьоре даст на то свое согласие.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
