Я улыбнулся.
— Прости меня, господин, — засмеялась она. — Я — такая глупая рабыня!
Затем она опустилась на колени передо мной и зубами развязала шнурки сандалий и сняла их с моих ног. Потом она встала и, нагнувшись, с беспомощно скованными за спиной руками, кусала и тащила узел на шнурке, подпоясывающем мою тунику. Когда она освободила узел, она зашла мне за спину, сначала за левое плечо, а затем за правое, и при помощи маленьких прекрасных зубов стащила тунику с моего тела.
— Ох! — тихо сказала она. — Господин красивый.
— Я не могу быть красивым, — довольно раздраженно возразил я. — Я — мужчина. Я могу быть приятной внешности, возможно, интересным, но я не могу быть красивым. Но даже и это, я подозреваю, было бы слишком спорно.
— Для меня, — сказала она, — ты стройный, сильный и красивый.
Я сердито посмотрел на нее.
— И ты владеешь мной, — улыбнулась она.
— Хоть это, по крайней мере, неоспоримо, — заметил я.
— Мне идти за господином в спальню, — спросила она, — или он желает, чтобы я шла перед ним?
— Я понесу тебя, — сказал я.
— Как господин желает, — выдохнула она.
Я дотронулся руками до нее.
— О! — сказала она.
Я потер пальцы и понюхал их.
— Рабыням тоже, кажется, — проговорил я, — иногда трудно спрятать свои желания.
— Да, господин, — засмеялась она. — О! — воскликнула она. — Ты собираешься нести меня так, вниз головой перед собою?
— Да, — ответил я, — и пока я буду медленно подниматься по лестнице, ты будешь удовлетворять меня;
— Да, господин, — засмеялась она.
Наверху лестницы я остановился, вздрогнул и закричал от удовольствия.
— Может быть, мне стоило бы вставить кляп господину? — лукаво спросила она.
Я внес ее на плече в спальню и бросил к подножию кровати, под кольцо для рабынь.
21 КОЛЬЦО ДЛЯ РАБЫНИ. ЦЕЛОВАНИЕ КНУТА ЧЕРНОЕ ВИНО. ЭКСТАЗ
Какой маленькой и податливой и какой красивой она была, лежа в моих руках на мехах любви, у подножия кровати, в мягком свете лампы.
На ее горле, поверх тонкого опознавательного ошейника, был надет тяжелый, толстый железный ошейник с замком, с массивной цепью, ведущей к прочному кольцу для рабынь, около восьми дюймов шириной, вделанному в пол около ножек кровати.
— Я так счастлива, мой господин, — говорила она. — Я так счастлива.
Первый раз я овладел ею на полу спальни, пока она все еще была закована в цепи. Потом я освободил ее от оков.
Я заставил ее расправить меха любви и зажечь лампу восторга. Затем я велел ей встать на колени у ножек кровати и приковал ее за шею к кольцу для рабынь. Я дал ей поцеловать кнут и снова овладел ею.
Перед этим она лежала на спине на мехах, крича от радости, чувствуя тяжелый ошейник на своем горле и вес цепи, которая приковала ее к кольцу для рабынь.
— Я не могу сдвинуть его, — говорила она, пытаясь оторвать ошейник от себя.
— Нет, не можешь, — соглашался я.
— Цепь такая тяжелая! — мурлыкала она.
— Она будет хорошо держать тебя, — отвечал я ей.
Девушка поднялась на руки и на колени. Она дотянулась и прикоснулась к кольцу для рабынь правой рукой, потом подползла к нему и поцеловала его. После этого она обернулась ко мне, стоя на четвереньках, со свисающей с ошейника цепью.
— Мне нравится быть прикованной к твоему кольцу для рабынь, — призналась она.
Я подтянул ее к себе и швырнул на спину.
— Да, господин, — прошептала она, с готовностью разбрасывая ноги врозь.
— Я так счастлива, — шептала она, лежа в моих объятиях. — Я никогда не мечтала быть такой счастливой.
Я снова поднес кнут к ее рту. Нежно, мягко прижимая его к губам, она покрыла его поцелуями.
— Ты наслаждаешься, целуя кнут, не так ли? — спросил я.
— Да, господин, — согласилась она.
— Ты знаешь, что его удар может сделать с твоей нежной плотью, верно? — продолжал я.
— Да, господин, — улыбнулась она.
— И все-таки ты с любовью целуешь его, — сказал я.
— Да, мой господин.
— Почему? — поинтересовался я.
— Я не знаю, — проговорила она. — Возможно, это простой символ моей уязвимой женственности, твоей мужественности, который делает меня такой податливой рабыней. Возможно, это символ твоего господства надо мною.
— Тебе кажется, что ты целуешь символ?
— Возможно, на каком-то уровне это так, — начала она, — но я чувствую несколько по-другому. Видишь ли, это настоящий кнут, который может быть применен ко мне. Мне кажется, что я действительно целую кнут, твой кнут. Сам по себе кнут не символ. Он настоящий кнут. Конечно, он может иметь символическое значение.
— Целование кнута для тебя, — сказал я, — очевидно, является богатым сексуальным и эмоциональным событием.
— Да, господин, — согласилась она. — И даже если бы ты был ненавистным хозяином, для нас, рабынь, это всегда такое событие.
— Даже если хозяин ненавистный? — уточнил я.
— Да, — пояснила она. — Мы можем ненавидеть вставать перед ним на колени и целовать его кнут, но мы бываем возбуждены, когда он заставляет нас делать это. Кнут показывает нам, что мы — женщины. Хозяин, будучи мужчиной, не может до конца понять, что значит для женщины стоять на коленях обнаженной перед мужчиной и быть принуждаемой целовать его кнут. Уверяю тебя, это очень важное событие! Она начинает чувствовать каждый уголок своего тела. На самом деле после целования кнута очень трудно продолжать ненавидеть мужчину, даже если он желает, чтобы так было, наслаждаясь, возможно, унижением и приручением женщины, которая ненавидит его. Рабыни против своей воли начинают думать, что могли бы лучше служить и угождать хозяину.
— Понимаю, — ответил я.
— Все женщины хотят принадлежать мужчине достаточно сильному, способному заставить женщину поцеловать его кнут, — продолжала она. — Какая женщина захочет быть собственностью мужчины другого сорта?
Я ничего не сказал.
— Ты будешь силен со мной, не так ли? — спросила она. — Ты будешь непреклонно заставлять меня исполнять твои желания и прихоти в качестве твоей рабыни, не так ли?
— Да, — пообещал я.
— Тогда я целую твой кнут, — сказала она, — и люблю его.
— Тебе нравится быть рабыней? — спросил я.
— Я рабыня, — ответила она, — и я люблю свою судьбу.
— Ты знаешь, что ты не можешь поменять свое мнение на этот счет, — проговорил я, — и что для тебя нет спасения на Горе.
