Ханна вынуждена была говорить громко, чтобы дочь различала все звуки, и порой ей казалось, что она разговаривает слишком резко. Это ее расстраивало, потому что она пыталась быть сильной, но не авторитарной.
Девочка послушно встала, и Ханна присела на корточки, чтобы помочь ей надеть пальто, затем повязала вокруг ее шеи красный шерстяной шкаф. Когда ребенок на мгновение коснулся нежной ручкой ее щеки, сердце у Ханны сжалось. Неожиданно на глаза навернулись слезы.
Чем старше становилась Инге, тем более растерянной чувствовала себя Ханна, общаясь с ней. Ей больше не удавалось абстрагироваться от ребенка, словно это был надоевший сверток, который она была обречена носить день за днем. Девочка становилась личностью со своим характером, со странными приступами радости, почти неистовыми, которые охватывали ее целиком, заставляли куда-то бежать, метаться. Чаще всего такие моменты возбуждения были связаны с Андреасом, который любил повозиться с племянницей. Но иногда ее охватывала безутешная тоска, и горе терзало ее так же сильно, как до этого переполняло счастье.
Ханна спрашивала себя, откуда у ее дочери эта жизненная сила, этот буйный темперамент, ведь сама она всегда была спокойным ребенком, послушным и молчаливым. И мысли ее неминуемо возвращались к мрачному образу неизвестного отца, воспоминание о котором вызывало головокружение, и отвращение снова охватывало ее, как в тот день, рот наполнялся горькой желчью, и она резко отшатывалась от Инге, разъяренная и униженная этим страхом, который ей никак не удавалось преодолеть.
— Поторопись, Инге, — сказала она, поднявшись так резко, что перед глазами запрыгали черные точки. — Там наверняка будет очередь, а у меня не так много времени.
На улице они пошли быстрым шагом. Инге семенила рядом с матерью, иногда прыгая козленком и дергая ее за руку, чтобы обойти лужу. В свежем прозрачном воздухе повсюду сверкали капли: на желтых и красных листьях, на подоконниках, на изгороди, за которой виднелись огороды.
Возле маленького деревянного барака на Судетенштрассе действительно толпились люди. Здесь не так давно обосновалась одна из легендарных личностей Габлонца. Возвращение Анны Хоффман, этой приземистой женщины с хитрыми глазками и хорошо подвешенным языком, стало для изгнанников как бальзам на душу. Невзгоды, перенесенные торговкой, никак не повлияли на ее характер. Рассказывали, что в лагере, где ее содержали, она разговаривала с охранниками с апломбом, от чего все приходили в изумление. Уперев руки в бока, она перешучивалась с покупательницей. Ее редкие седые волосы топорщились на голове. Заметив Инге, вцепившуюся в руку матери, она наклонилась к ней.
— Привет, малышка! Ты еще больше подросла. Скоро станешь такой же большой, как я!
Она говорила на наречии Габлонца, и девочка смотрела на нее круглыми глазами, как будто это дама с широким плоским лицом прилетела с другой планеты.
— Ну-ка, а что у меня для тебя есть? — продолжила она, роясь в кармане своего фартука, из которого триумфальным жестом вытащила конфету.
— Что нужно сказать? — произнесла Ханна, слегка дернув руку девочки, чтобы привлечь ее внимание.
— Спасибо, мадам, — тихо проговорила Инге и быстро сунула конфету в рот.
— Ну а ты, красавица, что сегодня будешь брать? — спросила торговка, возвращаясь за деревянную доску, служившую ей прилавком.
Ханна без особого энтузиазма оглядела консервные банки, выстроившиеся на полках, и несколько батонов колбасы, подвешенных на крюках. Она вспомнила, как покупала с мамой свежую рыбу на рынке Габлонца, в основном у «Фишл-Анны», которая славилась своим свежим товаром и острым язычком.
— Дайте, пожалуйста, маринованные корнишоны и батон колбасы, — сказала она, отпустив руку Инге, чтобы посчитать деньги.
Вокруг нее толпились люди, обсуждая последние новости. Пока хозяйка отсчитывала ей сдачу, она уже была в курсе всех пикантных подробностей из жизни семьи, о которой раньше никогда не слышала. Собираясь уходить, она повернулась и увидела, что Инге нигде нет.
Ханна обошла покупательниц, заглядывая им за спину. «Нашла время играть в прятки», — раздраженно подумала она. Помещение было небольшим, Инге не могла уйти далеко.
— Простите, вы не видели мою дочь? Она только что была здесь.
Женщины разводили руками, толкали друг друга, выражали готовность помочь.
— Она должна быть неподалеку, — сказала хозяйка с озабоченным видом. — Иди скорее на улицу. В этом возрасте за ними нужен глаз да глаз. И зайди ко мне, когда ее найдешь, — крикнула она вдогонку, когда Ханна уже выходила за дверь.
Она посмотрела направо, затем налево, но малышки нигде не было видно. Мимо проехал пыхтящий автобус.
— Инге! — позвала она, зная, что это бесполезно: дочь вряд ли могла ее услышать. — Простите, месье, — обратилась она к мужчине, который вез тележку, полную дров. — Вы не видели здесь маленькую девочку с темными волосами, в красном шарфе?
— К сожалению, нет, — ответил он, пожав плечами. — Может, она пошла поиграть с той стороны трактира?
Недалеко отсюда трактирщики расчистили площадку, где дети любили играть летом, но из-за проливных дождей, частых в последние недели, земля там превратилась в грязь. С бьющимся сердцем Ханна кинулась к деревьям, за которыми начинался лес. Обочина дороги была в плохом состоянии. Там было много опасных ловушек для детей: груды кирпичей и шатких штабелей досок, предназначенных для строительства домов, зияющие ямы, разнообразный мусор, проволока, столбы, из которых торчали ржавые гвозди.
Просветление на небе исчезло так же быстро, как и появилось. Принялся моросить мелкий дождик. Ханна бросилась бежать, заглядывая во все закоулки, громко выкрикивая имя дочери. Она наклонилась, чтобы заглянуть под тележку. Куда мог ребенок исчезнуть так быстро? Девочка словно растворилась в воздухе.
Холодный пот покрыл ее спину. Господи, только бы с ней ничего не случилось! Она представила, что ее дочь не может откуда-то выбраться, плачет, зовет на помощь, быть может, она даже поранилась. Корзина билась о бедро Ханны. В боку сильно закололо, и она слегка замедлила ход, постояла, затем, прихрамывая, пошла дальше. «Лучше развернуться и пойти домой, — шептала она с пересохшим горлом. — Возможно, малышка сама нашла дорогу. Кто-нибудь мог ее узнать и проводить до дома».
Несколько минут спустя, задыхаясь, она повернула на дорогу, ведущую к их бараку. Красный шарф Инге лежал на земле в луже. Она нагнулась, чтобы поднять его. Ей показалось, что какой-то дикий зверь раздирает ей сердце и живот.
— Инге! — изо всех сил закричала она.
Вокруг не было ни души. Она быстрым шагом шла мимо бараков с зашторенными окнами. С одиноко стоящего дерева упало несколько листьев. На одном из окон от ветра хлопали ставни. Куда все подевались? Обычно лагерь всегда кишел людьми, сейчас же у нее было ощущение, что она одна в целом мире. Дождь намочил волосы, стекал по лицу, пробираясь за воротник. Она пробежала последние метры, отделявшие ее от дома, толкнула дверь.
