Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
В стойкости большинства полков я никак не мог быть уверен, первый раз командуя ими на поле боя. Но солдаты держались неплохо против двукратно превосходящего противника. В линейном строю симпатии и антипатии штаб-офицеров к командующему генералу значения не имеют: их просто не в чем проявить. Нет места ни хорошей, ни дурной инициативе. Вот со стороны генерала – другое дело.
Тоненькая цепочка егерей исполнила свою работу и вышла за строй: мало их, слишком мало для такого масштаба баталии. Дружными залпами гремят фузеи. Турки, против ожидания, отвечают огнем: похоже, визирь пытался учить их европейской тактике. Не бросаются с ятаганами на сомкнутый строй, а сначала прореживают его пулями. Палят вразнобой, без команды – но метко! Потери велики, приходится вводить в бой вторую линию. В самом начале сражения… Этак нас надолго не хватит! Медленно отходим к наполовину отсыпанным бастионам, где артиллерия может поддержать, стреляя по неприятелю поверх наших голов.
Поглядываю влево, через овраг: защитники батареи сопротивлялись так упорно, что чуть не сорвали мой замысел. Тульский полк только еще занимает отведенную планом баталии позицию, другие два прикрывают его с тыла от крутящихся по степи ногаев. Кажется, Али-пашу сей выход во фланг не сильно обеспокоил: визирь ничего не предпринимает, чтобы его парировать. Должно быть, считает расстояние достаточной защитой для своих войск.
Следующие минуты убеждают моего оппонента, как жестоко он ошибался. Поле сражения простреливается почти до центра. Туляки палят с эталонной меткостью, словно на учениях, ибо никто им не мешает, и помешать не в силах. Начиная с левого нашего фланга, плотная толпа врагов редеет стремительно. Тает, как сахар в кипятке. Уцелевшие обращаются в бегство – кто назад, а кто и вдоль фрунта, заражая соседей паническим страхом. Приказываю изготовиться к атаке. Как только огонь егерей стихает, принимаем эстафету: идем вперед, не позволяя туркам остановиться, исправиться и дать отпор. Даже те орты янычарские, которые мало пострадали, вынуждены отступить, дабы не оказаться обойденными.
Все вражеские батареи, недоконченная циркумвалационная линия и добрая половина обоза – в наших руках! Я остановил войска: боевой порядок рассыпался, полки потеряли строй. Если у Али-паши остались резервы, он может попытаться оспорить победу. Мордвинову велено срочно присоединиться к главным силам. Трофейные пушки, буде окажутся помехой движению, разрешаю заклепать и столкнуть с обрыва. Но опасения излишни: ни малейшей попытки контратаковать турки не делают.
Мы тоже мало способны к бою и совсем расстроены – настолько, что привести корпус в относительный порядок удается лишь к вечеру. Полторы тысячи убитых, две с половиной – раненых. Более четверти состава! Очень много за не весьма продолжительную баталию. Достаточно ли решительна победа, чтобы оправдать такой урон? Помнится, о Вобане шутили, что он бережет не только собственных солдат, но и неприятельских тоже. Bon mot содержит изрядную долю правды, ибо великий мастер умел отнять у врага способы обороны и принудить к капитуляции без повального истребления. А у меня и своих сохранить не получается. Знаю, что государь не упрекнет за чрезмерные потери – но воспоминание о трудностях рекрутского набора способно вогнать в тоску самого невозмутимого офицера. А уж пока выучишь упрямых и бестолковых крестьян… Или притворяющихся бестолковыми по злобе – все равно тяжко с ними.
На ночь я отвел войска в городок – а рано утром Шепелев доложил, что турки ушли. Только арьергардные отряды буджацких татар пылили на горизонте. По сведениям от «языков», во вчерашнем бою Али-паша ранен был пулей в грудь навылет. Если и жив еще, то безнадежен. Замешательством с передачей полномочий объяснялась отчасти неприятельская пассивность в конце баталии.
Чудовищный груз свалился у меня с плеч. Враги сохраняли численный перевес над нами (едва ли его не увеличив) и при надлежащем искусстве могли претендовать на реванш. Визирь был умен, жесток и далеко не трус – никакого сомнения, что, останься он жив, ради успеха поставил бы всё на карту, дождавшись лишь спахиев от Чигирина и, возможно, Ибрагим-паши с Кинбурна.
Не зря экзерцировались в дальней стрельбе команды метких стрелков: один удачный выстрел переменил всё! Янычарского агу Кара-Османа, принявшего командование, не обременяла ответственность за чужую неудачу. Более того, известный всем (даже мне) как противник Али-паши и его планов, он с чистой совестью мог примерить на себя светлый образ спасителя турецкой армии и приказать ретираду.
Очередная смена людей, стоящих у султанского трона, в близкой перспективе открывала путь к миру: не секрет, что разорительная и малоуспешная война с русскими туркам надоела. Падишаху нет более нужды гадать, кого назначить за нее виновным: покойнику все равно, а ближайших его сотрудников полезно будет казнить на потребу толпе. Во многих отношениях полезно. Правитель, забывающий приносить кровавые жертвы идолу по имени «народ», рискует сам оказаться на их месте.
Мне бы радоваться и праздновать победу. Но слишком уж соблазнительный план явился перед внутренним взором – сразу в полной готовности, как Минерва из головы Юпитера. Ничего хитрого, все очевидно. Отдельные ходы много раз комбинировались в уме, теперь они мгновенно сложились как надо.
В городке остались два слабейших полка, прочие погрузились на суда, взяв двухнедельный запас провианта и боевые припасы в соразмерном количестве. Приказы мои никто более не оспаривал. Еще до полудня караван отправился вниз по реке. На пятые сутки, шуганув ногайские отряды на западном берегу Буга, мы упредили отступающих и вышли перевернутым фрунтом к единственному в турецких владениях броду, неподалеку от устья Синюхи.
В низовьях Буг шириной больше мили, а глубина достаточна для самых крупных кораблей. Выше русло сужается, но к реке почти нет удобных подходов: долина становится болотистой, затем топи резко сменяются береговыми обрывами, переходящими в отвесные гранитные скалы. Это продолжение каменной гряды, через которую восточнее прорывается Днепр. Правый берег почти повсеместно выше и неприступнее левого. Дальше, в польских землях, есть несколько хороших переправ, но я рассчитывал надежно закрыть их малыми силами, с пользой употребив громадное количество мин, заказанных пару месяцев назад для блокады Перекопа и берегов Гнилого моря. Не пропадать же добру!
Минное заграждение, поставленное с умом и прикрытое стрелками, очень трудно преодолимо. Рота или две могут сдержать в дефиле многотысячное войско, а если егерей еще и с тыла защитить дополнительной минной линией, только отряды готовых к самопожертвованию фанатиков сумеют ценой огромных потерь пробиться через преграду. По моему расчету, среди турок таковых не осталось: все, кто мечтал стать мучеником за веру, имели возможность исполнить сие желание еще под Таванском. Корпус Ибрагим-паши совместно с галерной флотилией мог попытаться изменить ход кампании, ударив со стороны Очакова, но с Ибрагимом я бы справился, а насчет галер – приказал Бредалю и его артиллеристам хоть всем полечь, но не пустить неприятеля восточнее Аджигольского мыса.
Следующие дни (и ночи) – целая неделя – были, пожалуй, самыми трудными за всю мою воинскую карьеру. Параллельный марш с вражеской армией вдоль Буга, по противоположным берегам. Вместо решительной баталии – беспрестанные утомительные стычки с вернувшимися из-под Чигирина спахиями. Кавалерия турок, как правило, успевала раньше нас выйти к бродам, но каждый раз мне удавалось ее сбить и подготовить позицию к обороне до прихода главных сил неприятельских. Невозможность быть одновременно во всех местах, которые враг пожелает испытать, и слишком малое число надежных офицеров заставляли метаться по берегу без сна и отдыха, скрывая в душе сомнения тем более мучительные, что подчиненным я должен был внушать неколебимую уверенность в победе.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
