– Ну вот, черти окунячьи, а обещал, что не скоро очухается, – упрекнул Игорь напарника.
– А вдруг и твой Нурмос живой окажется, – парировал тот.
– Отпусти сестру! – заорала Клео.
Вместо этого Игорь, все так же держа за волосы, а левой рукой обхватив за горло, рывком поставил Марью на ноги и загородился ею. Геша мгновенно оказался за его спиной.
– Ты не понимаешь, – сказал он, – твоя сестра для нас – живое прикрытие. Она заложница. А значит, командовать и что-то требовать будем мы.
– Отпусти ее!
– И что дальше? Все простим друг другу и разойдемся?
Клео прижала приклад к плечу, целясь Игорю в голову. Ее руки дрожали.
– Ведь там у тебя картечь заряжена, – сказал Игорь так, будто знал это наверняка. – В каждом патроне по десять картечин. При первом же выстреле пять из них попадут в Марью. Возможно, одна из них, не задев кость, прошьет бедную девочку насквозь и достанет меня. Но я все же смогу удержать ее обмякшее тело, и тебе придется стрелять второй раз. И снова в Марью. А потом третий уже почти в упор…
Говоря это, Игорь подталкивал Марью в спину, мелкими шажками приближаясь к направленному на них ружью. Геша наступал ему на пятки. Игорь рассчитывал, что, когда до Клео останется совсем немного, толкнуть на нее заложницу, и сестра побоится стрелять, а они с Гешей успеют что-нибудь предпринять. Но тут он заметил, что Клео уже не целится, а смотрит на сестру.
Догадка, что Марья что-то замышляет, пришла слишком поздно. Пленница поступила именно так, как Игорь, смотря фильмы про террористов, всегда советовал поступить заложникам. Она просто поджала ноги. Он инстинктивно постарался не дать ей упасть и, подхватив под мышки, согнулся под тяжестью. В это время грохнул выстрел, и за его спиной охнул напарник.
– Стреляй! Стреляй! – закричала Марья, не видя, что Клео из-за сильной отдачи после выстрела выронила ружье.
К нему, шатаясь, шел Геша. Его правое плечо было в крови, рука прижата к телу. Клео застыла на месте, словно ожидая, что он вот-вот рухнет перед самыми ее ногами. Марья лягалась, крутилась, извивалась, и Игорь не мог больше ее удерживать. Словно ударяя кулаком по стене, он врезал ей в ухо, и девчонка растянулась на полу.
– Не бей ее! – Клео вышла из оцепенения и яростно набросилась на уже наклонившегося за ружьем Гешу. Он даже не защищался, но, под градом ударов сразу повалившись на колени, тянулся и тянулся за ружьем. Игорь бросился к нему на выручку.
Вернее, только хотел броситься, потому что не успел сделать и двух шагов, как из-за спины в его лицо – в лоб, глаза, нос, щеки – впились пальцы, разрезая кожу наманикюренными ногтями. Один палец попал в рот, и Игорь клацнул зубами с большим желанием его откусить, но тут же заорал от боли в глазах, которые, кажется, собирались выдавить. В следующую секунду Игоря уже никто не держал, и он напрасно махал руками, пытаясь схватить ту, из-за которой сейчас мог видеть лишь черно-красные водовороты и чувствовал не столько боль, сколько ужас от того, что, возможно, ослеп.
– Геша! – позвал он. – Геша, я ничего не вижу!
Он не ответил.
– Ты где? Где? – Игорю стало страшно, что напарник может быть мертвым, и что сам он ко всему еще и оглох, а крики звучат лишь у него в голове. Но вот Игорь на что-то наткнулся, и это что-то загремело, опрокидываясь на пол. Журнальный столик! Обойдя его и выставив вперед руки, Игорь короткими шажками зашаркал прямо, рассчитывая наткнуться на стену и вдоль нее добраться до двери, у которой мог лежать друг.
Он и в самом деле был там. Игорь одновременно коснулся ладонью дверного косяка и ткнулся мыском в лежавшее на полу тело. Ничего не видевшему, ему оказалось не так непросто перевернуть Гешу на спину. Но когда он сделал это и приложил ухо к груди друга, от сердца отлегло. Геша дышал.
Это вновь было похоже на повторение: рядом бесчувственный напарник, и где-то что-то горит. Игорь закашлялся от дыма и стал трясти Гешу, моля бога, чтобы тот очнулся…
* * *
…Пламя становилось все больше, а дыма все меньше. В этот рассветный час казалось, что на краю лесной поляны горит не настоящий дом, а всего лишь картонный макет. Противоположный конец поляны выводил к озеру, и на самом его берегу, обняв друг друга за талию, стояли две девушки. Глядя со стороны, можно было принять их рыжие, мокрые, всклокоченные волосы за еще один крохотный костерок.
Красных тонов добавляла кровь, сочившаяся из уха той, что была чуть поменьше ростом. Рука, которую она то и дело, морщась, прикладывала к уху, тоже была испачкана в крови, несмотря на то что девушка каждый раз старалась вытереть ее о свое прожженное в некоторых местах платье…
Когда Марья чиркнула зажигалкой, поднося ее к облитому керосином факелу, платье тоже загорелось. Видимо, керосин попал и на него. Она бросила факел в открытое окно дома и, визжа, понеслась к озеру, впервые по-настоящему понимая, какой может быть боль, когда горит кожа. Она визжала, не переставая, до тех пор, пока сестра не окунула ее с головой в воду.
Теперь Марья стояла, прижавшись к Клео, глядя на такой жестокий огонь, и ждала, когда же закричат те, кто остался в доме. Но криков не было. Зато дверь в дом вдруг распахнулась, и на пороге появились двое.
Они тоже кое-как поддерживали друг друга, не давая упасть. И все же тот, у которого все лицо было в крови, шагнув вперед, словно не видя ступеньку, полетел на землю, и второй не смог его удержать, потому что в левой руке у него было ружье, а правая висела плетью. Но на помощь к товарищу он не спешил, впрочем, как и не спешил убраться подальше от огня за спиной. Видно было, как нелегко ему было поднять ружье одной рукой, и все же, изогнувшись и покачиваясь, он прижал приклад под мышку и направил ходуном ходивший ствол в сторону озера.
Целью его, конечно, была не вода, а две рыжеволосые девушки, которые, несмотря на опасность, не двигались с места. Только после выстрела, жестко откачнувшего назад стрелявшего и не принесшего рыжеволосым никакого вреда, они сначала с криками упали на землю, а потом вскочили и побежали к лодочному пирсу.
Обладатель ружья сошел по ступеньками на землю, где его товарищ уже стоял на коленях и тер ладонями залитые кровью глаза. Затвор помпового ружья пришлось передергивать, тоже опустившись на колени и уперев приклад в землю. Он вновь был вынужден стрелять одной рукой, причем навскидку, из-за чего заряд картечин ушел в небо.
Девушки запрыгнули в лодку. Мотор завелся сразу, и тут же грохнул еще один бесполезный выстрел. Лодка заскользила по воде, набирая скорость. А ружье уже перекочевало в другие руки. Тот, кто его держал, твердо стоял на ногах, упирая приклад в плечо и по-охотничьи подав корпус вперед. Вот только целился за него друг. Придерживая цевье снизу левой рукой, он навел ружье на заворачивающую за мыс лодку, и сказал одно слово: «Давай!»
А после выстрела – еще два: «Накрыл, Иваныч!»
И тут же за мысом раздался взрыв, и над деревьями в небо вырвался сгусток рыжего огня. Огня точно такого же цвета, как волосы хозяек «Рыболовного эдема».
