Лада почувствовала беспокойство.
– Там, за «вратами» вас ждут люди, которые помогли мне открыть дорогу. Как представители человечества…
– Представители сообщества, основанного бежавшими отщепенцами, не интересуют нас. Возможно, некоторые станут полезны в дальнейшем, но пока – увы, хранительница, – человек мягко улыбнулся и Лада ощутила, как страх охватывает ее.
Она шагнула поближе к нему, стараясь заглянуть в глаза. Он расценил ее движение, как беспокойство, плавно повел рукой в сторону мерцающего тумана за своей спиной.
– Ты не должна волноваться, достижения потомков Рама не смогут остановить нас. Вырождение было неизбежно и оно привело к утрате большинства способностей, присущих нашему народу. Они не смогут противостоять нам, – повторил он, – я могу показать тебе, – новый взмах и перед девушкой будто распахнулось окно, – мы слишком долго ждали, но теперь пришел час действия.
Калейдоскоп событий стремительно пронесся перед Ладой: пламя, сожравшее профессора, Боровскую, Илью Данилова и четверых незнакомых ей людей; схватка русских и немцев с чудовищами; гибель Умарова…
Что-то оборвалось в груди. Она повернулась к собеседнику почувствовав холодную решимость.
– Это то, что вы принесете нам? Это новый мир?
– Очищение, хранительница. Это очищение от скверны. А следом пойдем мы.
Она наконец сумела взглянуть ему прямо в лицо и, словно поняв ее желание, он широко раскрыл веки. На Ладу глянули черные, фасеточные глаза и в каждой частице она увидела отражение своего лица. Рука, словно брошенная пружиной, метнулась к благостному лицу, ногти впились в веки, рванули кожу вниз и она вдруг поползла с лица, будто бумажная маска, обнажая розовую в синих прожилках плоть. Яростно вскрикнув, Лада бросилась в туман, туда, где сквозь сверкающие блестки, дрожал призрачный контур «золотых врат».
Крики, шум за спиной, кто-то хватает за одежду… Она рванулась, сбрасывая малицу. Прочь, быстрее прочь отсюда!
Переждав некоторое время, Назаров посмотрел на «врата». Огненный смерч слизнул со скал снег, оплавил камни. Столб света дрожал среди камней, как мираж в пустыне. Назаров вытащил из автомата обойму. Осталось семь патронов. Рядом заворочался Войтюк, сбрасывая с себя осколки камней. Ватник на его спине прогорел, шапку унесло неизвестно куда. Он повернул к Назарову чумазое лицо.
– Это что ж такое делается, товарищ капитан? Вы ж говорили – немецкий десант!
– А что, не было десанта?
– А это кто ж такие, – Войтюк кивнул в сторону обугленных туш.
– Ну что ты пристал, старшина, – с досадой сказал Назаров, – тебе есть разница, в кого стрелять? Враги, они и есть враги. Хоть немец, хоть эти…, ну вон, которые лежат. Считай, еще один десант.
– Ага, – задумался старшина, – ну, что ж, оно может и так.
– У тебя как с патронами?
– Две обоймы.
– Миша, а у тебя как?
– Целый рожок и в этом штук пять.
– Негусто, – проворчал Назаров. Тихо, – он поднял голову, – слышали?
– Чего?
– Вроде, музыка.
– Не может быть, – засомневался старшина.
– Точно говорю. Вот, опять. Кто-то на губной гармошке играет.
– Уж больно тоскливо, – пожаловался Войтюк.
– Черт, знакомая мелодия, – Назаров снова приподнялся над камнями, прислушался, затем лег на спину, так, чтобы его не было видно со стороны немцев. – Ну, что, старшина, объявляем концерт по заявкам?
– Как это?
– А вот, – Назаров откашлялся и негромко запел:
Vor der Kaserne, vor dem grossen Tor
stand eine Laterne, und steht sie noch davor,
so wolln wir uns da wiedersehn,
bei der Laterne wolln wir stehn
wie einst, Lili Marleen.[20]
Гармошка на минуту смолкла, Войтюк крякнул.
– А ловко у вас получается.
– Нравится?
Сквозь метель снова пробилась печальная мелодия и Назаров снова запел вполголоса:
Unsre beiden Schatten sahn wie einer aus;
dass wir so lieb uns hatten, das sah man gleich daraus.
Und alle Leute solln es sehn,
wenn wir bei der Laterne stehn
wie einst, Lili Marleen.[21]
– Надо же, какой ты у нас музыкальный, – сказал Кривокрасов.
Мелодия продолжала наплывать, печальная, чуть загадочная. Назаров замолчал, приподнялся и, привязав к стволу автомата носовой платок, замахал им.
– Вы чего, товарищ капитан? – испуганно прошептал Войтюк.
– Поговорить хочу. Похоже, у нас с немцами общий враг.
– Саш, – позвал его Кривокрасов, – ты, никак, союзника ищешь?
– Угадал, – ответил Назаров, – по отдельности эти твари нас сомнут, – он посмотрел в ту сторону, где залегли остатки десанта, – эх, черт, немецкий-то я подзабыл. Ну, да ладно: Ej, der Musiker, zu uns in die Gefangenschaft zu gehen![22]
Гармошка смолкла, метрах в двадцати от Назарова мелькнуло кепи.
– Besser du[23], – голос у немца был хрипловатый, будто простуженный.
– Ich biete an, die Verhandlungen zu beginnen[24], – крикнул Назаров.
– Ich bin einverstanden[25].
– Ну, вот, другое дело, – Назаров отвязал платок, передал автомат Войтюку и, поправив фуражку, поднялся из расщелины.
– Может, я с вами, товарищ капитан? – предложил старшина.
– Нет, тут надо один на один, – сказал Назаров, изучая глазами поднявшуюся из-за камней фигуру в серо-зеленом комбинезоне, – ты лучше смотри, – он кивнул в сторону ворот, – как бы опять не полезли. Ладно, пошел я.
Поправив ремень на ватнике, он не спеша двинулся к немцу. Тот легко поднялся из укрытия и зашагал навстречу. Высокого роста, в хорошо подогнанной форме, он шел мягко, осторожно выбирая дорогу среди трещин в камне. Вместо каски у него на голове была кепи с эмблемой альпийских стрелков.
