их терпеть мои выходки, – говорю я. – И что я люблю их и надеюсь, что они смогут меня простить.
Прежде чем Эли успевает возразить, я чмокаю его в щеку, вырываюсь из его объятий и сажусь в лодку.
Последнее, что я делаю перед тем, как оттолкнуться от причала и запустить мотор, – это высвободить конец веревки на форштевне лодки. К другому концу веревки все еще прикреплен якорь.
Мне это понадобится позже.
Мы отправились в путь незадолго до восхода солнца, когда над набухшим от дождя озером клубился туман. Туман такой густой, что кажется, что мы в облаках, а не на воде. Наверху предрассветная серость начинает краснеть. Все так красиво и умиротворенно, что я позволяю себе забыть о том, что собираюсь сделать, хотя бы на мгновение. Я поднимаю лицо к небу, чувствую на щеках холод нового дня и вдыхаю осенний воздух. Когда я готова, я смотрю на Лена, сидящего впереди лодки.
– Где? – говорю я.
Он указывает на южную оконечность озера, и я включаю двигатель. Я держу его на низком уровне. Медленное скольжение по воде вызывает у меня головокружительное ощущение дежавю. Ситуация такая же, как при первой встрече с Кэтрин, вплоть до одеяла на ее плечах. Все это становится еще более сюрреалистичным, если знать, что ничто, даже сама Кэтрин, не осталось прежним.
Я тоже изменилась.
Я трезва, для начала.
Освежающий сюрприз.
И еще есть тот факт, что я больше не боюсь. Ушла женщина, которая так боялась разоблачения своей темной тайны, что не могла уснуть без стакана или трех.
Или четырех.
Свобода, которую я так хотела, наконец-то приходит. С ней приходит и ощущение неизбежности.
Я знаю, что будет дальше.
Я готова к этому.
– Я удивлен, что ты еще не спросила меня, – говорит Лен, повышая голос, чтобы его было слышно сквозь булькающий гул мотора.
– Что?
– Вопрос, который, как я знаю, был у тебя на уме. Все это время ты задавалась вопросом, собирался ли я когда-нибудь убить тебя, пока был жив. И ответ – нет, Си. Я слишком любил тебя, чтобы даже думать об этом.
Я верю ему.
И меня от этого тошнит.
Мне ненавистно осознавать, что такой мужчина, как Лен – человек, способный без угрызений совести убить трех женщин, а затем сбросить их в озеро, по которому мы сейчас плаваем, – любил меня. Еще хуже то, что я любила его в ответ. Глупая, полная надежд, наивная любовь, которой я отказываюсь снова подчиниться.
– Если бы ты действительно любил меня, – говорю я, – ты бы убил себя, прежде чем убить кого-то другого.
Конечно, это нереально. Он был трусом. Во многих отношениях он все еще использует Кэтрин Ройс как щит и козырную карту. Он знает меня достаточно хорошо, чтобы предположить, что я откажусь пожертвовать ею, чтобы добраться до него.
Реальность такова, что он понятия не имеет, скольким я готова пожертвовать.
Когда мы приближаемся к южной оконечности озера, Лен поднимает руку.
– Мы на месте, – говорит он.
Выключаю мотор, и все стихает. Единственный звук, который я слышу, – это озерная вода, взбитая волнами с лодки, плещущаяся о корпус, когда она оседает и успокаивается. Перед нами, вынырнув из тумана, как мачта корабля-призрака, огромный валун, как сухое дерево, торчит из озера Грин.
Старый Упрямец.
– Вот оно, – говорит Лен.
Конечно, он выбрал это место. Это одно из немногих мест на озере, которое не видно ни из одного дома на берегу. Теперь выгоревший камень, как бревно на солнце, выступает над поверхностью, словно надгробная плита, отмечая три женские могилы в воде.
– Все они внизу? – спрашиваю я.
– Да.
Я перегибаюсь через борт лодки и всматриваюсь в воду, наивно надеясь, что смогу заглянуть за поверхность. Вместо этого все, что я вижу, это мое собственное отражение, смотрящее на меня глазами, расширенными от испуганного любопытства. Я протягиваю руку и провожу по воде, рассеивая свое отражение, как будто это каким-то образом прогонит его навсегда. Прежде чем мое отражение снова соберется, мои призрачные черты встанут на свои места, как кусочки головоломки, я мельком увижу темные глубины прямо за ним.
Они внизу.
Меган, и Тони, и Сью Эллен.
– Счастлива теперь? – спрашивает Лен.
Я качаю головой и вытираю слезу. Я далеко не счастлива. Я чувствую облегчение, теперь, когда я знаю, что они трое не потеряны навсегда, и что их близкие, наконец, смогут должным образом предать их земле и двигаться вперед.
Я достаю телефон, фотографирую Старого Упрямца, вытянувшегося из воды, и отправляю снимок Эли.
Он ждет моего сообщения.
Последняя часть плана, о которой он знает.
Что будет дальше, известно только мне.
Сначала я кладу телефон в сумку с застежкой-молнией, которую прихватила на кухне, и закрываю ее. Сумка остается на моем освободившемся месте, где, надеюсь, ее обнаружат, если мое сообщение Эли не будет доставлено. Затем я встаю, слегка покачивая лодку. Это попытка сохранить равновесие, пока я двигаюсь к Лену.
– Я сделал то, что ты просила, – говорит он. – Теперь ты должна отпустить меня.
– Конечно.
Я делаю паузу.
– Может, сначала поцелуемся?
Я бросаюсь вперед, притягиваю его к себе, прижимаюсь губами к его. Поначалу разница бросается в глаза. Я ожидала, что это будет похоже на поцелуй Лена. А вот губы Кэтрин тоньше, женственнее, нежнее. Это немного облегчает длительность поцелуя с мужчиной, которого я когда-то любила, но который теперь отталкивает меня.
Если Лен и чувствует это отвращение, он этого не показывает.
Вместо этого он целует меня в ответ.
Сначала мягко, а потом резко.
Обжигающий воздух вырывается из его рта в мой, и я знаю, что он делает.
Это то, что я хочу, чтобы он сделал.
– Продолжай, – шепчу я ему в губы. – Не останавливайся. Оставь ее и возьми вместо нее меня.
Я прижимаюсь к нему, мои руки обвивают его, крепко
