большинстве своем оказались все же умнее своих мужей, и чуть больше пяти тысяч вдов с удовольствием повторно вышли замуж за вооруженных неплохими винтовками и весьма богатых (с их точки зрения) православных мужиков. Ну, хотя бы для того, чтобы их дети с голоду не сдохли. А оставшиеся чуть более трех тысяч бурских семей забились под плинтус и больше не выступали…
Я вообще мог гордиться тем, что пресловутый «колониальный раздел Африки» не состоялся. Назначенный генерал-губернатором всей Южной Африки Николай Николаевич — младший сын Николая Павловича — собрал очень неплохую команду, которая всерьез приступила к изучению Африки — и уже в семидесятом году долина Конго была неплохо освоена. Понятно, что кроме русских исследователей туда вообще никого не пускали, а с туземцами получалось быстро (и недорого) договариваться о вхождении в подданство русского царя. Например, территория будущей Замбии присоединилась к Русской Южной Африке после того, как тамошнему зулусскому королю всего лишь выстроили трехэтажный дворец…
Но больше всего я гордился успехами младшего сына. Поначалу я сильно сожалел, что он так и не стал железнодорожником: наслушавшись моих рассказов, он бросился физику изучать. Ну, изучил — и ранней весной восемьдесят пятого неподалеку от Нижнего Новгорода заработал первый реактор на тяжелой воде. Правда, чтобы он заработал, пришлось вообще-то ДнепроГЭС запускать для получения тяжелой воды — но оно того стоило. Правда, пока об этом знали лишь двое: Андрей и я. А как как эту станцию назвать… Мы с Андреем, который тоже приехал «порадоваться за старшего брата», уже два месяца как спорили, и Алешка предложил тривиальное решение наших разногласий. Мы просто бросили игральный кубик, и у кого меньше выпало — тот и проиграл. Правда я высказался в том плане, что раз я проиграл, то мне в утешение должны отдать право самому станцию назвать — однако эта идея поддержки среди сыновей не нашла…
Однако засиделся я в парке, наверное бензин уже привезли. Я поднялся со скамейки и увидел, что за ней сидит мелкий мальчуган. И плачет, но не рыдает, а молча слезы льет.
— Что случилось, по какому поводу рыдания?
— Я не плачу, мужчины не плачут, — ответил он и зарыдал уже по-настоящему.
— И правильно, нечего мужчинам плакать. Хочешь, фокус покажу? — предложил я, чтобы отвлечь мальчонку от рыданий. — Ты знаешь, что это? — я показал ему кубик, который, проиграв спор с сыном, машинально сунул в карман.
— Кость игральная.
— Правильно, а на кости число точек на всех сторонах разное. Вот, смотри, тут одна, а тут, на противоположной стороне, две.
— И что?
— И то. Тут одна, а тут две, правильно?
— Правильно.
— А теперь смотри внимательно, я тебя обманывать буду: тут одна точка, а на другой стороне сколько?
— Две.
Я аккуратно, очень медленно повернул кубик:
— Три однако.
Мальчонка плакать перестал и смотрел на меня широко открытыми от удивления глазами.
— Да, а чего ты плакал-то? Упал и ударился больно?
— Нет, я штаны порвал когда через забор лез, а мне их мать только вчера купила.
— Ругаться будет? Или выпорет?
— Нет, она плакать будет. Штаны дорогие, она долго на них деньги копила…
— Понятно. — Я оглянулся, через улицу вроде был магазин готовой одежды. А во всех таких моих магазинах обязательно была и машинка швейная, чтобы покупку под фигуру подогнать. — Давай-ка вон туда зайдем.
Когда мы вошли, продавец — средних лет мужчина восточной наружности — вскочил и замер в ожидании моего вопроса: я запретил под страхом увольнения спрашивать покупателей «чем могу помочь?».
— Уважаемый, что скажете про эти штаны? — я указал рукой на мальчонку, правая штанина у которого действительно выделялась зияющей прорехой. Тот кинул взгляд, затем повернул мальчика, поглядел на штаны сзади:
— Это армянская работа, подделка под московские, но ткань персидская, — и он произнес что-то вроде «там бок», вероятно по-персидски. Но, увидев мою недоумевающую физиономию, пояснил по-русски: — не материя, а бумага, то есть полное говно. Они на штаны похожи будут лишь до первой стирки, в наших магазинах такой дряни нет…
— Я насчет зашить.
— Пятьдесят копеек, завтра будут готовы. Так дорого потому что нужно эту часть отпороть и новую пришить, а заплатку, думаю, молодой человек на новых штанах не захочет. И опять же, после стирки штаны вообще перекосит…
— А если срочно?
— Батони, если срочно, то через десять, может пятнадцать минут готово будет, но цена вдвое дороже. А такие же, но московские штаны обойдутся вам всего в рубль-тридцать, и это будут настоящие МПШО РО! — он достал товар с полки, повернул ко мне задницей: — Видите, лошади на этикетке похожи на отощавших дворняжек? А на подделках всех лошади на лошадей похожи, ну не могут армянские художники столь изысканный рисунок повторить!
Ну да, я эскиз этикетки рисовал, как смог так и нарисовал — а на фабрике моё художество тупо скопировали… Ну и ладно, хоть оригинальностью трейдмарка портки прославил. Так что не купить «фирму» мне было бы просто стыдно.
Понятно, что готовые штаны оказались длинноваты, да и не подшиты: их такими на фабрике специально делали, чтобы в магазине уже по росту подгонять. Так что пришлось минут пять подождать, пока какая-то женщина в подсобке с покупкой разберется. А мальчонка, повернув ко мне сияющее лицо, вдруг спросил:
— Дядя, ты волшебник?
— Нет, я просто не люблю когда маленькие дети плачут.
— Я не про штаны… то есть за штаны спасибо огромное, но я про кубик спросил.
— Нет, не волшебник, — я на секунду задумался, и в голове само всплыло нужное слово. — Я престидижитатор.
— Кто?
— Это так называется человек, который фокусы показывает, используя одну лишь ловкость рук. Сейчас тебя научу, как это фокус показывать…
Еще через пять минут мальчик понял, как показывать сей нехитрый трюк, и я ему подробно объяснил, почему этот фокус нельзя показывать дважды и кубик свой никому не отдавать — а тут и обновка подоспела. И пока он переодевался, продавец снова повернулся ко мне:
— Батони, а карта социальная у вас есть? Мне номер вписать в квитанцию надо, а для пенсионеров у нас до обеда скидка, десять процентов. Я и так вижу, что вы человек… уважаемый, но бюрократия… Извините.
Когда я протянул ему карту, он привычно вписал номер в квитанцию. Потом задумался — ну конечно, номер-то у меня был очень простой, восемь нулей и единица — и внимательно прочитал прочие данные.
— Вы Никита Алексеевич?! Не надо ничего платить, вам ничего никому платить не надо!
— Спасибо, конечно, но бюрократию все равно соблюдать нужно.
