Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
По тем скудным данным, которые присутствовали в дневнике: примерный возраст, профессия и перелом в девяносто четвертом обеих рук — иркутские коллеги все-таки отыскали нужного человека. Им оказался Максим Максимович Ариев, который все еще был жив и даже неплохо себя чувствовал.
В пухлом пакете лежали копия давнего акта баллистической экспертизы того самого ружья, из которого, возможно, был убит дед Коржевского, копия протокола допроса Ариева и изъятое у него последнее письмо к нему Долговой, датированное двадцать первым июня.
Письмо было коротким, и, по сути, только один абзац по делу:
«…В свойствах БЭ я уверена и все же не решилась попробовать его на Ж. Отговариваюсь перед собой же, что никто бы мне этого не позволил, что начались бы новые неприятности, что я все-таки в первую очередь ученый и не пристало мне создавать „подпольные абортарии“, но если честно, легче не становится. Ж, как ни чудовищно это звучит, просто создан для БЭ, с его абсолютно чистой клинической картиной предрасположенности. В результате я пребываю в состоянии раздвоения личности: то кусаю локти от досады, то пою себе дифирамбы за то, что не дерзнула рисковать его жизнью…»
К сожалению, тогда Долгова о похищении Жеки, скорее всего, еще не знала, так что никаких упоминаний об этом или предположений о личности похитителей в письме не было. Более того, даже не упоминалось об автокатастрофе, в которую попал Сахнов.
Обращаясь к иркутским коллегам, Турецкий отослал им копии некоторых материалов из дела об убийстве деда Коржевского, благо что за давностью лет его позволили изъять из дела, находящегося в архиве КГБ-ФСБ.
Как ни странно, дело было расследовано по всем правилам, даже с предъявлением обвинения какому-то Суслову А. П., рецидивисту, которого судили и даже дали высшую меру, не абы кого убил все-таки однофамилец тогдашнего идеолога КПСС. Правда, оружия так и не нашли, этот Суслов показал, что утопил его в Яузе и, конечно, тут же забыл, где именно.
И вот теперь почти двадцать лет спустя Турецкий держал в руках акт баллистической экспертизы, в котором черным по белому было написано, что выстрел в Павла Коржевского был произведен из одноствольного охотничьего карабина ТОЗ-14У производства Тульского оружейного завода, изъятого у гражданина Ариева М. М.
А самого Ариева факт сокрытия вещественного доказательства тяжкого преступления совершенно не смущал. Турецкий прочел протокол:
«Ариев . С Афанасием Долговым мы вместе после войны работали. Арестовали нас тоже вместе, фактически всю нашу биохимическую лабораторию, времена тогда сами знаете какие были, дело врачей, космополиты безродные… А потом Афанасия вдруг выпустили и еще двоих. А остальные получили сроки за вредительство, мне, например, дали еще скромно — восемь лет с последующим поселением здесь вот, в Иркутске. На Долгова, разумеется, никто обиды не держал, и за предателя его не считали, тогда от этого мало что зависело — кому-то вдруг невероятно повезло, так тот и вышел. Рады были, что хоть не расстрел. А потом уже, в шестьдесят втором, Афанасий меня нашел, звал к себе в Москву, обещал лабораторию, только я уже осел тут, обжился, жену здесь похоронил, умерла от туберкулеза, тоже лагеря сказались. Тогда-то мне Афанасий и рассказал о своем приятеле, который на него донос настрочил. А дальше я знаю только то, что мне Толик, сын Афанасия говорил, а потом уже Божена, его внучка.
Следователь . Объясните, каким образом в вашем доме оказалось изъятое ружье.
Ариев . Ружье старое, его Афанасий лет тридцать—тридцать пять назад купил у какого-то егеря в заповеднике, не хотел свое из Москвы возить, а здесь в тайге без ружья нельзя. Потом оно у меня хранилось, каждое лето они приезжали, забирали, а уезжали — опять его ко мне. В 80-м, когда Афанасий погиб, как-то все хлопотали, суетились, все добро свалили в сарай, а когда руки у меня наконец дошли все разобрать и почистить, Толик мне уже контейнер прислал с какими-то деталями — и в нем же ружье разобранное. А убил он Коржевского или не убивал, не знаю, ружье было вычищенное, да я и не собирался докапываться до подробностей. Даже когда он на следующее лето приехал и сказал, что за отца отомстил, я его как и что не расспрашивал. Был бы Толик жив, вы бы от меня ничего не добились, а так никому от моих рассказов хуже не будет. Божена, кажется, сама и без меня обо всем догадалась, она девочка умная…»
Теперь нужно было внести протест в порядке надзора по делу по обвинению этого Суслова, расстрелянного за преступление, которого он не совершал. Верховный суд просто обязан будет прекратить дело ввиду допущенной судебной ошибки. А родственники Суслова вполне могут подать в суд на ФСБ как правопреемника КГБ и требовать компенсации за причиненный моральный ущерб.
Турецкий выделил материалы в отдельное производство, составил постановление и отнес все это в уголовно-судебное управление.
Интересно, знал ли Анатолий Долгов, что за него страдает невиновный?
30
Скептицизмом психолога в отношении Дегтярева и Зинченко Турецкий не проникся, определенно кто-то из этих двоих приложил руку к вооружению Вовика. Причем Турецкий скорее склонялся к тому, что ПТУРСы Вовик одолжил у Зинченко, тому страшно захотелось побахвалиться, но в последний момент он переложил ответственность на пребывающего в астрале Дегтярева. На всякий случай, чтобы не приставали лишний раз. Но проверять нужно было обоих, вернее даже не их, а их квартиры, дачи, гаражи, огороды и прочие места, где мог располагаться арсенал. Очень не хотелось бы, чтобы подвиг Вовика вдохновил еще кого-нибудь на подобную пиротехническую атаку.
К счастью, сие громкое дело было на контроле у всех у кого только можно, ни в силах, ни в средствах Турецкого никто не стеснял, поэтому, добившись от Меркулова санкций на любые обыски любых подозреваемых впрок и отправив по всем подозрительным местам саперов с миноискателями, сам «важняк» пошел еще раз допросить Вовика Молчанова.
У врачей энтузиазма не прибавилось, о том, чтобы перевезти Вовика в тюремный лазарет, не могло быть и речи, и, хотя в консилиуме, сплошь состоящем из докторов наук и академиков, не было полного единодушия, все специалисты сходились в одном: Вовику не жить. Только сроки, отпущенные ему, назывались разные, и самый большой — два-три дня.
Выглядел Вовик действительно ужасно: живой труп с мутноватыми счастливыми глазами. Чтобы притупить боль, ему кололи морфий, и Вовик испытывал привычный кайф. Турецкий присел на стул в изголовье больного:
— Вовик, сними грех с души, признайся, где взял ракеты.
Давить на Вовика было бесполезно, ему уже нечего бояться, и обещать ему златые горы представлялось глупым. Приходилось надеяться, что он сам что-нибудь расскажет, по своей воле, без всяких дополнительных моральных, материальных и прочих стимулов.
Но Вовику было не до ракет.
— Знаешь, а умирать совсем даже не страшно. Думал, буду выть, на стены кидаться, руки врачам целовать: спасите, дайте еще денечек пожить. Ни хрена! Вот чего бы я точно хотел, чтобы меня прямо сейчас затащили на тридцатый этаж, а лучше на пятидесятый, совсем здорово было бы, если бы на Эмпайр-стейт-билдинг — там, говорят, сто десять этажей, — и дали бы выйти в окно. Кайф, а?
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
