с Девлет Гиреем. Повторялись те же самые условия, которые навязывал Адашев! Предлагалось заключить союз против Крыма, «вечный мир» с Литвой, а скрепить его… женитьбой царя на одной из сестер Сигизмунда! Либеральные и советские историки поиздевались над этим вдосталь. Государь едва похоронил супругу и уже искал новую! [402] Адашева прогнал, а сам вернулся к его линии!
Хотя прежде чем ерничать и осуждать, не мешало бы разобраться. В дипломатии далеко не все шаги можно принимать за чистую монету. Иван Васильевич никогда не был наивным простаком, это признавали и его враги. Он знал, что план Адашева полностью провалился, и реанимировать его было бы абсурдом. Но Сигизмунд давно уже темнил с Россией. Царь просто обратился к тем же методам вместо адашевских «широких жестов». Кстати, показал, что подобные игры он умеет вести ничуть не хуже иностранцев. Он не мог не понимать, что перспектива брака с польской принцессой на самом-то деле нереальна. Во-первых, ради союза и «вечного мира» литовцам пришлось бы отказаться от Ливонии. Во-вторых, сестре короля пришлось бы перейти в православие. А в-третьих, женившись на сестре бездетного Сигизмунда, Иван Васильевич приобретал весомые права на престол Литвы. Разве допустили бы это католическое духовенство и магнаты?
Но царь знал и порядки Польши и Литвы. Вопрос о войне и мире решал не король, а сеймы этих государств. И далеко не все паны хотели сражаться с Россией. Предложения Ивана Васильевича должны были внести раскол, поддержать «партию мира», затянуть обсуждение в сенатах и на сеймах. Русским послам знать о таких тонкостях было незачем. Но инструкции они получили не «сватать» принцесс, а лишь договориться о сватовстве. «Посмотреть» сестер короля, Анну и Екатерину, какая из них покрасивее (выбрали Екатерину). Попросить их портреты, завязать переговоры о приданом [404]… Да, мы еще раз сталкиваемся с той самой особенностью, что семейная жизнь царя не была «личной». Анастасия погибла в борьбе с врагами России и династии. Погибла как воин, на службе Отечеству. А сейчас Отечеству должна была послужить даже ее смерть!
И игра царя сработала! Сигизмунд не мог прямо отвергнуть столь лестное предложение — во избежание нападок собственной оппозиции. Королевскому правительству пришлось лавировать. Искали отговорки, что согласие на брак должен дать император, родственник Екатерины. Спорили, что она должна остаться католичкой. Причем Сигизмунд пребывал в уверенности, что обманывает царя, не подозревающего о его союзе с ханом. Он продолжал тайные пересылки со шведами, датчанами, а в Москву ездили его послы будто бы договариваться о мире и сватовстве. Хотя «согласие» король сопровождал заведомо неприемлемыми условиями — отдать Смоленск, Северщину, еще и Новгород с Псковом [404]…
Но Иван Васильевич добивался именно этого! В ходе переговоров выигрывал время! Ливонский Орден после разгрома под Эрмесом и взятия Феллина вообще развалился. Русским сдались Тарваст, Руя, Верпель, ряд других городов. Царь приказал развернуть форсированное наступление. Захватить Ливонию или основную ее часть из-под носа у Сигизмунда — и пусть попробует отбить те же крепости. Это было вполне реально. Ливонцы были деморализованы, о самозащите больше не думали. Против немцев поднимались их эстонские крепостные, изгоняли и убивали [405].
Однако в замыслах царя обнаружилось уязвимое место. Своевольничали его воеводы. Иван Васильевич торопил их, наставлял. Ничего не помогало. Корпус воеводы Яковлева подступил к Ревелю (Таллину). Разгромил вышедшее городское ополчение, перебив и пленив больше тысячи человек. Мог бы тут же, на плечах бегущих, ворваться в город. Но разорил лишь неукрепленные пригороды и ушел. Иван Васильевич дергал приказами главнокомандующего Мстиславского — взять именно Ревель. Но его армия по пути отвлеклась и на Вайсенштейн. Крепость окружали болота, из-за этого батареи поставить не смогли, на штурм не решились. Простояли 6 недель, израсходовали запасы еды, фуража и отступили. Вместо захвата городов и територий воеводы занимались обычными набегами, набирая легкую добычу, толпы пленных, — и такими «успехами» оправдывались перед царем.
Стоит отметить, что с началом Ливонской войны западная пропаганда выплеснула ужасы о «кровожадном» царе Иване и «зверствах» его войск. О том, как «дикие» русские, ногайцы, татары, черкесы режут всех подряд, насилуют до смерти женщин, вырывают детей из чрева беременных, пьют кровь, оставляя за собой пустыню. Писали, что бывшего магистра Фюрстенберга и других пленных провели по Москве, избивая железными палками, пытали до смерти и бросили трупы на съедение птицам. Но в действительности тот же Фюрстенберг получил от царя поместья в России и через 15 лет после того, как его «замучили», писал брату из Ярославля, что «не имеет оснований жаловаться на судьбу» [577]. Конечно, не имел. Если бы он после сдачи Феллина попал не к царю, а к своему преемнику Кеттлеру, вот там-то его бы замучили, как всех воинов, вернувшихся к «своим».
Из ливонских пленников был приговорен к смерти только ландмаршал фон Белль. Не царем, а по суду. За вероломные нападения во время перемирия, за расправы над пленными, а в Москве он вдобавок нахамил государю и боярам. Да и то Иван Васильевич все же помиловал его, но приказ по какой-то причине запоздал, и ландмаршала обезглавили. А многие ливонцы добровольно переходили на царскую службу, и пленных тоже принимали, они этим активно пользовались. Их селили в московской Немецкой слободе, где уже давно жили немцы, шотландцы, англичане, французы.
В прочих «зверствах» царских войск также позволительно усомниться. Достаточно посмотреть по карте, сколько места занимают Эстония и Латвия. Война там шла 25 лет. Если бы русские резали всех подряд и оставляли пустыню, кто там мог уцелеть? Но резать-то было незачем. Завоеванная земля считалась уже российской, а люди — царскими подданными. В набегах и впрямь угоняли эстонцев, латышей. Бояре скупали их у воинов для собственных вотчин. Но эти пленные могли считать себя счастливыми.
Положение крестьян в России было не в пример лучше, чем в Ливонии, где действовало римское право и крепостные прираванивались к рабам. Именно из-за этого после крушения Ордена они поднимались бить немцев. Но против русских не восставали никогда, вели себя лояльно. Случаев партизанской войны с их стороны не отмечено ни одного! С рассказами о «зверствах» это совершенно не согласуется.
Что же касается самих операций по разорению неприятельской территории, грабежей, то в XVI в. они были общепризнанным способом ведения войны, применялись всеми европейскими и азиатскими державами. Но теперь-то царь требовал захвата ключевых городов! А его распоряжения не выполнялись. Успехи так и не развили, не закрепили. В 1560 г. оправдывались уже одержанными победами — дескать, войска устали, истратили боеприпасы. Потом воеводы стали отговариваться — наступать опасно, угроза
