возвращался на свое место и делал предсказание прибывшей знати[807]. В монастыре Лавран оракул на 2-й день 1-го месяца предсказывал судьбу не только монастыря, но и частных лиц[808].
Первые дни Нового года в Тибете совпадают с ламаистским праздником Монлам, учрежденным Цзонхавой Лобзан-дакпой и впервые проведенным в Лхасе в 1409 г. Кхайдуб Гэлег-палзанпо, первый биограф Цзонхавы, описывает подробно установление Монлама Цзонхавой. Осенью 1408 г. Цзонхава собрал в Лхасе художников и с их помощью привел в порядок главный лхасский храм; они отмыли закопченные фрески, очистили от грязи старые изображения, создали новые. Старые фрески подновили золотом, золотой фольгой покрыли скульптурные изображения. Пожертвованные ткани пошли на изготовление новых сидений, обрядовых знамен, круглых знамен, зонтов. Для скульптурных изображений художники приготовили верхнюю одежду, для фресок и икон изготовили «занавески», предохраняющие их от грязи и копоти. Только после этого на новый, 1409 г. в главном лхасском храме новая буддийская школа Тибета отслужила новогоднюю службу. В ходе службы были использованы музыкальные инструменты. Такому же обновлению подверглись и другие храмы Лхасы (Рамочэ, Потала)[809]. Возможно, что именно с этого времени Монлам стал частью новогодней обрядности. Но, по-видимому, окончательное установление его относится ко времени Агван Чжампхо, Пятого Далай-ламы, который, как говорят, утвердил эти правила[810]. На период Монлама школа Гэлукпа, родоначальница этого праздника, берет власть в Лхасе в свои руки. Как вполне справедливо замечает Туччи, «в стране, где магические обряды являются доминирующей силой и во время праздника Нового года, когда вся община сосредоточивается на утверждении периода благополучия посредством традиционных обрядов, эта школа, которая только набирала силу, могла мало что сделать, кроме того, что придать еще большую значимость празднованию Нового года»[811]. В биографии Цзонхавы, созданной, правда, уже в XIX в., сообщается, что праздник Монлам происходит из Индии и создан в честь победы Будды Шакьямуни над всеми еретиками. Празднество, которое длилось 15 дней (подробнее см.[812]), было продлено Цзонхавой до 21 дня. Буддисты верят, что принятие женщин в монашество укоротило жизнь буддизму на 500 лет. Поэтому, чтобы восстановить утраченные 500 лет, Цзонхава учредил Монлам[813].
Рис. 48. Участник церемонии праздника Монлам (начало XX в.).
К первому дню праздника Монлам в Лхасе собиралось около 20 тыс. монахов, чтобы совершить службу с особым блеском. Город контролировался монахами, которые избирались временными правителями: религиозная община предоставляла им все права на управление городом.
Во время Монлама администрацией Лхасы становились главы духовенства трех монастырей — Сэра, Брайбуна, Галдана. Они въезжали в город на второй день Нового года. Городские жители со страхом встречали прибытие этих временных правителей. Объехав посолонь центральный лхасский храм и совершив поклонение, они размещались по квартирам. Незадолго до заката все они пешком обходили центральный район города. Два главных правителя держали в руках четырехгранные, железные, с позолоченной резьбой жезлы, эконом праздника — толстую палку длиной около двух саженей, совершенно очищенную от коры, а служители — палки немного менее сажени, но очищенные от коры наполовину. Толщина и длина палок зависели от положения служителей: старшие и физически более сильные держали менее толстые, но более длинные палки, а новички — самые короткие, но толстые. Вся процессия доходила до площади перед городским судилищем, где один из правителей излагал правила Монлама, а второй, обращаясь к поставленным перед крыльцом судилища писцам и прислужникам, говорил о наказаниях за нарушение упомянутых правил. После этого процессия двигалась дальше, и в северо-восточном углу города ее ожидал прислужник лхасского оракула Кармашара. Суть обращенной к последнему речи заключалась в том, что на все время Монлама право предсказывать будущее имеет только оракул монастыря Найчунга. После этого процессия обходила три общественных колодца в разных частях города, где, обращаясь к духам-хранителям колодцев, правители просили их хранить воду чистой, обильной и прохладной. В противном случае колодцы угрожали засыпать. После этого расходились по домам.
Новые правители управляли Лхасой в течение 20 дней 1-го лунного месяца и с некоторыми ограничениями в течение 2-го месяца[814], дав обет «не бояться человека высокопоставленного, не обижать человека ничтожного». На протяжении всего периода в монастырях проводились диспуты по философии, логике, присуждались соответствующие степени, обсуждались разделы религиозных книг, представляющие интерес для монахов.
В 12-й день 1-й луны в Лхасе обычно устраивали бега на дистанцию около пяти миль. Они начинались от монастыря Брайбун и заканчивались у подножия Поталы. Лошади, принимавшие участие в забеге, принадлежали правительству и чиновной знати. Во всех скачках лошади бежали без всадников. Существовало поверье: если правительственные лошади прибудут первыми — великое счастье снизойдет на Тибет в наступившем году. Такие бега устраивались также в Гьянтзе, и в них также должны были победить лошади, принадлежавшие местному аристократу[815]. Народ выстраивался вдоль всего пути и изо всех сил способствовал тому, чтобы исполнилось желаемое, а потому иногда даже препятствовал другим участникам соревнования.
На следующий, 13-й день устраивались соревнования между вышними чиновниками и знатью, чтобы решить, чья свита лучше одета и вооружена. Каждый чиновник, начиная от четвертого ранга и выше, и местные аристократы выставляли группы своих вассалов, от 13 до 20 полностью вооруженных всадников и четырех женщин, сопровождаемых служанками. Все были празднично одеты, а лошади разукрашены. Как только все собирались вместе, придирчивые судьи определяли победителей, которых награждали хадаками. В 14-й день все участники принимали участие в торжественной процессии, проходившей по Баркхору (внутренняя кольцевая улица Лхасы), запруженному восторженной толпой.
В тот же день после завершения процессии исполнялся обряд «разбивания и бросания» торгйаб, связанный с очищением от бед прошлого года и укреплением благого начала наступившего. У дворцовых ворот Поталы развешивались и устанавливались мистические знаки из свечей и намкха (ловушки в виде паутины), чтобы перекрыть вход в Поталу демонам и прочей нечисти. Ворота Поталы охраняли четыре иконы с изображением локапал — стражей сторон света[816]. Во время церемонии торгйаб сжигали два так называемых «шестидесятника» (дугчуба), т. е. два больших сора. Дугчуб состоял из деревянного столба, прикрепленного к квадратной доске, от четырех углов которой к верхушке столба шли картонные полосы красноватого цвета, а на них были сделаны узорчатые вырезки, которые символизировали языки пламени. На верхушке столба прикреплялся сделанный из теста череп. В промежутках между полосами вешались бумажные украшения. «Шестидесятником» эта фигура называлась потому, что в течение одного года из шестидесятилетнего цикла она предотвращает разнообразные несчастья и беды, насылаемые нечистыми духами, врагами людей и религии. На церемонию сожжения дугчубов являлся настоятель монастыря Галдан.
