сохранил нас от бед? Неисповедимы пути… Так выходит, что без помощи Навьей мы бы много раз сгинули. Зоя могла нас в бункере и не ждать, а что дальше делать – не знали. Вернулись бы к первым отметкам, начали искать сестру там, а что в тех крестах ты сам нынче знаешь: нет там Тепла, одно только горе и смерть. А сейчас выбора ещё меньше…
Вера сказала последнюю фразу так, словно будущее для неё было ясным как день. Взгляд не отрывался от могилы старшего брата. Без Михаила её никто не спасёт.
– Что же вы будете делать? – спросил Серко.
– Вернёмся в Монастырь, попросим Настоятеля к Тавритам нас не отправлять. Я не сдамся, но нет больше выбора. Мы не смогли найти Зою, и, если только сестра жива, то пусть Господь её охранит от страданий. Я буду молиться, но сама не могу ей помочь, ведь осталась одна у Егорки. Зоя была гораздо сильнее, видела этот мир, а я нет.
– Ты видела гораздо больше, – сказал Серко и обнял Веру за плечи.
– Мир так нуждается в доброте. Не можем мы жить в вечной злобе. Рано или поздно Долгое Лето вернётся и тогда нам будет стыдно за свои прегрешения. За то, как мы жили и ради чего умирали. Найдётся тот, кто объяснит это людям, откроет глаза... И тебе нужен свет, Серко, я вижу, как ты страдаешь и делишь себя с диким Зверем. В Монастыре смогли бы помочь…
После этих слов охотник насторожился. В зелёных глазах Веры читалась надежда, что сейчас он поймет смысл сказанного:
– Бог тебя не бросал. Пусть Навье племя хочет видеть в тебе только сильного Волка, но я вижу перед собой человека. И Господь тоже видит, Ему ты можешь признаться в чём слаб…
– Я не слаб! – напрягся сын Нави. Он опасливо глянул на блуждающую рядом сестру.
– Чтобы такому как ты признаться в собственной слабости – надо быть очень сильным, – с улыбкой ответила крестианка, – нельзя рвать душу надвое и пытаться жить с этой болью. Каждый из нас борется за судьбу, хочет её изменить. Борись и ты за себя, Серко! Борись против Волка!
Подземник поражённо смотрел на хрупкую Веру. Он не ожидал от этой слабой, измученной надземницы сильных слов. В пути она правда изменилась, неожиданно для него повзрослела, учила Серко быть сильнее. Охотник впервые почувствовал в Вере то, что всегда было частью Влады – желание выстоять, изменить своё предназначение. Но Влада хотела этого лишь для себя, Вера же страдала за всех и за него в том числе. В этом Серко видел важную разницу между сестрой и крестианкой.
Он спросил себя: кем всё-таки были те самые крестианцы? Как, имея такую душу они выжили во времена короткого лета? Почему разделяли боль других, когда остальные пытались хранить только собственное Тепло? Охотник спросил себя, но не нашёлся с ответом, и всё-таки ответ был в руках.
– Ты правда хочешь спасти меня? – прошептал Серко, обнимая Веру покрепче. Та помедлила, но потом осторожно переплела свои тонкие пальцы с его грубой рукой:
– Просто держи меня за руку и следуй за праведным светом.
– Я пойду к нему, если только твоя рука поведёт.
Солнце зашло, и лесная поляна заполнилась сумраком ночи. Но ледяной взгляд Волчицы хорошо видел тех, кто обнимался возле могилы. Язык Влады прошёлся по заострённым для крови клыкам. Ей стало холодно… Она ненавидела холод!.. Но всегда мёрзла, когда оставалась одна.
*************
Над убежищем сгустилась ночь. Виичи не беспокоили границ рода уже несколько дней. Больше никаких нападений, чужеяды не осмеливались отправлять даже лазутчиков. Чужаки затаились и готовили силы к решающему удару. Тем же занимались в племени Зимнего Волка. Но в эту ночь Анюта осталась одна, а такое случалось не часто. Мать-Волчица готовила племя к войне и каждую минуту от неё чего-то хотели. Старшей следовало хорошо отдохнуть, но сегодня ей не спалось: мрачные мысли волновали материнское сердце. Что-то было не так – у детей случилась беда, им тяжело, раздоры их разрывают. Волчица чуяла это и не могла успокоиться.
Чтобы занять руки делом, Анюта вырезала на красной рукояти ножа свежие руны. Нет, на этот раз не просто руны, а человеческие буквы – только похожие очертаниями на древнее письмо. Простое слово, которое она слышала от любимого человека… «Счастье» – его нужно крепко держать в своей длани, направляя острие на врага.
Анюта услышала, кто идёт, задолго до того, как муж вошёл в комнату. Скиталец проверял посты Навьей Стражи, стараясь быть хоть чем-то полезным. За минувшие годы, супруги научились хорошо чувствовать близость друг друга. В это трудное время Волчице нужен был тот, кто поддержит семью в схватке за будущее.
Анюта мягко улыбнулась Олегу, отложила нож и подошла ближе. В жилом блоке – ни шороха, все семьи спят. Пальцы Анюты откинули тёмную прядь волос со лба мужа. Он постарел – возле глаз появились морщины, лицо задумчивое и печальное, но во взгляде оставалось что-то от юного парня, которого она повстречала многие Зимы назад.
Олег понял, о чём жена думает, и проговорил:
– Мы понемногу стареем. Двадцать Зим прошло, а ты почти не изменилась…
Он провёл рукой по Анютиным волосам, заметил в них первую седину, но только одна белая прядка указывала на истинный возраст Волчицы. Никаких следов старости на лице, только отражение минувших Зим во взгляде небесного цвета.
Внутри Анюты пробудилась тоска: ей не хотелось верить, что годы Олега так быстро уходят.
