моих смело, ну, тех кто остался жив, девчонка собиралась умереть, и раскрутила ядро почти до уровня взрослого. Что мы могли противопоставить? Все наши выпады сгорели не добираясь до щитов, впервые вижу такое. Вы ведь так тоже можете, наследник?
— Допустим.
— Хахаха, ну конечно можете! И вот, когда я понял, что все, конец, явились вы. Девка заволновалась, я бы сказал заметалась, подтянула себе тело слуги, вон то, без головы, и принялась кастовать что-то совсем непотребное и неприличное для её пола, возраста и статуса, но вы успели раньше.
Максим задумчиво кивнул, оглядывая учиненный разгром. Зал, или холл, он не знал как сказать правильно, словом, то место в котором проводились приёмы, обеды, центральное помещение замка, выглядел так, как по нему прошлись силы всех четырёх стихий. В каком-то смысле так оно и было. Магия Максима базировалась на стихии огня, с примесями воздуха и земли (родовой магии Соболевых). Юная Мартынова же, судя по всему, была магом воды, с добавлением земли и воздуха. А потому — встречный удар стихий вызвал особенно живописные разрушения. Казалось, что в зале нет ничего целого, ничего не сломанного. Стулья и столы (роскошные, резные, из чёрного дерева) были раскрошены едва не в щепки. Мебель вдоль стен постигла та же участь, и шкафы лежали кучками хлама со всем содержимым. Все что было тряпичным и могло быть разорвано — было разорвано. Или сожжено. Драпировки, занавески, скатерти, гобелены. Зеркала разбиты. Огромные люстры сорвало ударами волн магии, две из них представляли какой-то причудливый перемятый ком, а куда подевалась третья, было и вовсе непонятно.
Сломанные люди выглядели ещё более жутко. Максим старался не приглядываться к разбросанным тут и там телам или частям тел, чтобы его не замутило. Даже ему, привыкшему к виду кишок, потрошенных людей, расколотых черепов, оторванных конечностей, иногда невольно купавшемуся в крови, даже ему было не по себе.
Девочка лежала на полу в центре. Он подошёл к ней, внутренне содрогаясь. На ней не было ран, одежда её также была целой, странно, но и весь её вид нёс в себе ощущение аккуратности, которую не смогло нарушить даже предыдущее побоище. Технически победа оказалась легка. Максим попросту не ожидал удара, но его щиты среагировали на атаку и смогли отразить удар отчаявшегося ребёнка. Ответный выпад голой силой, даже не прицельный, выбил дух из девчонки, и вот она лежала без сознания на каменном полу, ничем не напоминающая фурию, едва не уничтожившую его людей.
Максим молча разглядывал тело. Выглядела она старше своего возраста, лет на четырнадцать. Грудь уже вполне формировалась. Её кожа, удивительно белого цвета, придавала ей какую-то "детскую взрослость", если можно так выразиться. Казалось, что она спит.
"И вот её я должен убить?" — думал Максим, будучи не в силах оторвать взгляд от её красивого, безмятежного лица, — "Эту девочку? Внешность обманчива, но она словно невинное дитя. За что? Почему? За чьи ошибки или обиды ей придётся платить? И почему я? Быть может я и убийца, быть может — и палач, по-обстоятельствам, но здесь что-то неправильно. Отец желает её голову и сердце. Так ли я должен слушаться? Что даст моё непослушание? Для меня, для неё, для всех? Ничего? Она обречена в любом случае. Отец получит желаемое так или иначе. А мне мой бунт не принесёт ничего кроме боли и позора. Может быть в этом и дело? Может отец и желает того? Ждёт что я взбунтуюсь? А если нет — то будет доволен послушанием, и запишет себе очередной успех в дрессировке собственного "сына"? Но ведь он знает, что я не его сын, зачем же ему это? Хочет добиться полной идентичности поведения? Но я видел сны, я изучал Максима, того что был до меня, и вовсе не уверен, что он бы совершил подобное. Нет, тот парень был горд, смел и честен. Добр, по-своему, но добр. Офицер. Дворянин. Человек чести. Маг. Он поступил бы так?"
— А что есть честь для мага? — Раздался насмешливый голос.
Вздрогнул не только Максим. Половский и его люди, те что держались на ногах, выпрямились на военный манер, как умели. Даже раненые, часть из которых страдала очень жестоко, постарались замереть стиснув зубы.
— Отец?
— Да, сын мой, он самый. Твой отец, а заодно глава рода, лично явился полюбопытствовать как его сын, его гордость, его наследник наконец, как же он справится с полученным делом. Не помешаю?
— Не помешаете.
— О! Вот речь не мальчика, но мужа. Чего же ты ждёшь?
— Мне не хочется этого делать, отец, вот я и жду, что дело сделается как-нибудь само.
— Отличные слова! Именно их я от тебя и ждал. Впрочем, так бы я ответил на любые твои.
— Вот что, Виктор, — обратился он к Половскому, — забирай своих героев штурма и выметайся. Здесь намечается семейное дело, при всем уважении и моей благодарности, вы — посторонние.
— Да, конечно, господин.
Все его люди засуетились, спешно поднимая раненых и выволакивая их наружу. Порою даже грубовато, отчего раздавалась глухая ругань и проклятия. Видя подобное усердие Соболев Старший смягчился:
— Легче, легче. Не добавляйте работы лекарю! Вы сегодня герои. Этот день навсегда войдёт в вашу память, ваши потомки будут помнить о нем. Проявите же к нему уважение, а заодно и к себе!
— Вы неплохо говорите, отец. — Максим подошёл ближе. Мгновение страха, поразившее его при внезапном появлении родителя, прошло, сменившись какой-то отчаянной смелостью крысы загнанной в угол.
— Да, это так, — самодовольно ответствовал он, — а ещё я неплохо делаю то что должно, что не могу сказать о тебе, сын мой. Почему я и здесь.
— Вы действительно думаете, что я совершу желаемое вами, отец?
— Ну да, а почему нет?
— Вы меня переоцениваете. Или недооцениваете. В данном случае это одно и то же.
— И что же я переоцениваю? — Юрий движением кисти послал заряд маны в одну из куч битого хлама, отчего часть сломанной мебели, а именно стол и два стула собрались в свой изначальный вид. Максим изумленно глядел на то как восстановленная мебель выдвинулась и переместилась к ним.
— Вот. А ты так не умеешь. Присядем.
Максим послушался. Отец так
