Распахнув ее, молодой человек застыл на пороге. Его взор тут же замер на тонкой, округлившейся фигурке молодой женщины с медовыми светлыми волосами.
Софья невольно обернулась к нему, ее глаза удивленно распахнулись, и она подавила в себе невольный вскрик.
Амир, не в силах сдвинуться с места, ощутил, что наконец-то он нашел ее. Девушку, которую он так долго ждал, так долго искал. Именно она завладела его сердцем еще в тот первый день встречи на пыльной дороге в горах, и именно ее он так страстно, неистово любил. Он так долго не видел ее, так измаялся без нее, так жаждал вновь прикоснуться к ней, что теперь, когда она была всего в пяти шагах от него, он словно оробел, боясь, что Софико исчезнет, как сладостный, невозможно желанный сон.
– Зачем вы приехали? – испуганно вымолвила Софья.
Дикая жутковатая мысль о том, что Асатиани приехал за ней, чтобы увезти в свой край и там отобрать ребенка, заполонила ее больное от переживаний сознание, и Софья затравленно прижалась к стене. Она отчетливо понимала, что теперь ее даже защитить некому. Отец был сейчас в госпитале с белой горячкой, как сказали четверть часа назад его соседи, а на стороне Амира была сила и власть. И сейчас Асатиани мог хоть насильно забрать ее и сделать все, что хотел.
– За тобой, Софико… – грудным тихим баритоном вымолвил Амир по-русски, не спуская с нее горящего трагичного взора.
Он наконец медленно прошел в комнату, закрывая дверь. Ее стан, нежный, изящный, с округлившимся животом, показался ему до боли родным и притягательным. Она смотрела на него своими огромными зелеными глазами, и Амир отчетливо увидел в них неимоверную печаль и испуганное диковатое выражение.
– Я не отдам вам моего малыша! Слышите, не отдам! Он мой! – в истерике воскликнула она вдруг, чувствуя, что ее страшные сны-кошмары начинают сбываться.
Амир замер от ее гневного истеричного выпада и увидел, что ее глаза безумны.
– Софико, что с тобой? – глухо и нежно вымолвил Асатиани. – Я приехал за тобой, чтобы забрать тебя в Имеретию.
– Я никуда не поеду с вами! Вы чудовище! Я буду кричать! Вы слышите?!
– Софико, твой брат Илья все рассказал мне, – пролепетал Амир, подходя к ней.
– Не подходите, – прохрипела она и схватилась рукой за выступающий живот. – Мой малыш, я не позволю вам отобрать его, – из ее глаз брызнули слезы.
– Ты о чем, Софико?! – он приблизился к ней вплотную. – Я не собираюсь забирать у тебя малыша. Я лишь хочу, чтобы мы все вместе вернулись в Имеретию. Твое место около меня.
– Я не буду вашей наложницей, Георгий Петрович! – пролепетала она напряженно.
– Наложницей? Господи, Софико, у меня никогда не было и не будет наложниц!
– Вы лжете! Ваша мать все рассказала мне!
– Она солгала, – сказал он тихо. – Моя мать во всем созналась. Это все ложь. Пойми, Софико, я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.
– Ваша жена Тамина… она сказала, что я мешаю… что вы любите ее, и ваш сын… – пролепетала Софья уже не так яростно, устремив на его лицо свой светлый взор.
– Мой сын при мне! А она мне не жена! – нервно тут же процедил Амир. – Я заключал с Таминой временный договор, и только чтобы получить наследников! Не более! Ты прекрасно это знаешь! А эта змея последние пять лет только и мечтала перейти в православие и венчаться со мной. Но я-то этого не хочу! Ты моя жена! И перед людьми, и в моем сердце. Моя мать и Тамина наговорили тебе кучу гадостей про меня. Но все это ложь! Поверь мне, Софико. Моя мать теперь очень раскаивается, что ввела тебя в заблуждение. Ты слышишь меня, Софико? Я теперь тавади нашего края, и по приезде мы обвенчаемся. Ты станешь моей женой и княгиней Асатиани. Ибо ты единственная девушка, которую я могу любить…
Софья долго молчала, как-то трагично смотрела прямо в его мужественное суровое лицо и спустя минуту с надрывом вымолвила:
– Даже если вы говорите правду, Георгий Петрович, вам все равно не следовало приезжать сюда. – Она сглотнула ком в горле и продолжала: – Вы думали, я графиня, но я всего лишь горничная. Вы хотели меня вернуть. Однако теперь вы знаете правду. Я виновата перед вами. Моя ложь, она чудовищна, я понимаю это. Я пойму, если вы уедете и забудете меня.
– Ты что же, думаешь, я просто так отступлюсь от тебя и забуду все? – опешил от ее слов Амир, и его взор, темный, какой-то угрожающий, стал просто обжигать. – Мы поклялись в вечной любви на священном камне-рубине, разве ты позабыла об этом, Софико?
– Но за все, что я вам сделала, за мою ложь вы должны возненавидеть меня, – пролепетала несчастно она, опуская взор.
– Возненавижу, Софико? – прошептал он дрогнувшим голосом. – Как ты можешь такое говорить? Ты моя жена! И носишь моего ребенка!
– Я вам не жена, Георгий Петрович, – глухо пролепетала Софья и невольно отвернулась от него к окну, не в силах выдержать давящего властного взора.
– Не жена? Так это исправить недолго! – выпалил Асатиани. – Для меня ты жена с того дня, когда отдалась мне первый раз, тогда, ночью в лесу. И все, что было после того, для меня слишком дорого и ценно, чтобы я просто так уехал сейчас, как ты говоришь. Я хочу знать правду, почему ты сбежала от меня и даже не попыталась объясниться со мной? – он развернул ее к себе, обхватив руками ее плечи.
– Я не могу быть вашей женой, ибо я недостойна вас…
– Недостойна?
– Да, – тихо ответила она.
– И кто же, по-твоему, достоин меня?
– Графиня Елена…
– Эта невзрачная визгливая девица Бутурлина, по-твоему? – опешил Амир, мгновенно разгневавшись.
– Да. Она богата, знатна, – пролепетала Софья. – Именно она должна стать вашей женой.
– Ты что, шутишь, Софико? – взорвался Амир, повышая голос. – Я бы эту избалованную наглую девицу уже через час знакомства собственноручно придушил бы на дороге! Сейчас она так себя показала, что просто жуть!
– А я всего лишь бедная дворянка и вынуждена служить горничной, прислугой. Вы же знатны, богаты, вы тавади Имеретии.
– Горничная, и что же? Ты так сказала это, словно провела всю свою юность в доме терпимости. Разве труд горничной недостойный? Ты была чиста, когда я взял
