Взгляды офицеров поневоле сосредоточились на Всесвятском. После первых же выстрелов глава правительства утратил значительную часть былого лоска и сейчас сидел так, словно старался превратиться в невидимку.
– Даже если бы удалось их поднять, пока приведем в человеческий вид… Вы же сами видели, какой это контингент, господа, – возразил Сухтелен.
– Но против нас всего лишь банда… – раздался голос Вагина.
Он сидел в заднем ряду и время от времени с надеждой смотрел на Всесвятского.
– И запасные – такая же банда. А по боевым способностям – еще хуже. Банда хоть подчиняется главарям, – безжалостно отрезал Сухтелен.
Его слова прервал короткий стук в дверь, и выросший на пороге юнкер доложил:
– Господин полковник! К вам посланник от Шнайдера!
Глаза юнкера были слегка обалдевшими, и через секунду остальные поняли причину этого.
Посланник оказался посланницей, настолько притягательной, что многие из присутствующих едва не забыли о цели короткого совета.
– Слушаю. – Мандрыка был одним из немногих, сохранивших полное спокойствие.
– Меня послали передать вам, что на Смоленск напала банда из Рудни, – не здороваясь, сообщила Вера.
– Знаем, – кивнул полковник.
– И еще. Шнайдер организовал оборону дома правительства. Говорит, чтобы вы прислали ему подмогу.
– А вот это вряд ли реально.
– Шнайдер сам руководит э… обороной? – заинтересованно спросил Всесвятский.
– Нет. Он оставил за себя своего знакомого, а сам отправился поднимать отряды охраны порядка.
– А… – разочарованно протянул первый гражданин.
– Шнайдер сказал, что лично поведет отряды на помощь защитников, – отрезала Вера.
– Если так, то мы там не нужны, – сделал вывод Мандрыка. – Только постреляем друг друга в темноте.
– Да и неясно, куда вообще будет направлен удар. Правительство здесь, – Сухтелен кивнул на молчаливо сидящих граждан, – а дом, он и есть дом. Пустая коробка.
– Господа офицеры! – Мандрыка поднялся, и остальные немедленно последовали его примеру. – Наша задача – продержаться до рассвета. Дальше будем действовать по обстановке. Моим заместителем на время боя назначаю подполковника Сухтелена. А теперь – всем по местам.
Офицеры торопливо двинулись к выходу. Лишь Либченко подошел к Вере и улыбнулся ей как старой знакомой.
– Здравствуй, Верочка! Ты все такая же обворожительная!
– А ты такой же вежливый, – кивнула в ответ девушка и намного тише, так чтобы никто не услышал, добавила: – Яша просил передать, что случай крайне благоприятный. Упускать ни в коем случае нельзя.
– Понятно, но, боюсь, у меня ничего не получится. Я весь на виду, – так же тихо ответил капитан.
– Яша сказал: надо.
Либченко скользнул взглядом вслед уходящим офицерам. В его почему-то покрасневших глазах сверкнула мысль, и он поспешил поделиться ею с Верой:
– Видишь того молодого прапора?
– Какого?
– С перевязанной рукой. Мне кажется, что его легко можно будет приобщить. А потом можно будет убрать. Не жалко. Никто ничего не узнает. Подумают, с ума сошел. Только тебе приобщить его будет легче.
– Конечно. – Секретарша Шнайдера посмотрела вслед удаляющемуся прапору и сладострастно улыбнулась.
Хотя эту же улыбку можно было назвать и плотоядной.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Луны больше не требовалось. Два горящих поблизости дома давали достаточно освещения. В красном недобром свете просматривались площадь с лежащими неподвижными фигурами, изрешеченный замолкший броневик у подъезда, какие-то брошенные вещи.
Горело не только перед площадью. Пожары вспыхивали тут и там, с разных концов города доносились отчаянные крики, изредка хлопали выстрелы…
Именно – изредка. Перестрелки прекратились почти повсюду, и лишь со стороны юнкерской школы время от времени доносились стройные залпы, перекрываемые пулеметным огнем. В остальных местах сопротивление было сломлено, а то и не начиналось.
Не было и обещанной подмоги. Запасные, похоже, вообще не выходили из казарм, не то держа нейтралитет, не то сдавшись ворвавшимся в город грабителям. Где были и что делали отряды Шнайдера и Муруленко, вообще оставалось только гадать.
До рассвета, по прикидкам Орловского, оставалось чуть больше двух часов. Что будет потом, думать не хотелось. Маячила слабая надежда на подход армейского отряда, да только когда это произойдет? Откуда неведомому командиру знать, что сейчас творится в несчастном городе?
За собственное положение Орловский был спокоен. Солдаты вошли в боевой азарт. О страхе было забыто, про отступление не думалось, да и атаки давно прекратились, и теперь обе стороны были заняты исключительно перестрелкой.
Целых окон в доме давно не было. Осколки битого стекла щедро устилали пол во всех комнатах и кабинетах, перемешивались с кучами стреляных гильз, похрустывали под солдатскими сапогами. По углам лежали убитые, в импровизированном лазарете стонали раненые, но на первых никто не обращал внимания, а о вторых думали лишь несколько санитаров да случайно застрявших в здании сотрудниц, превратившихся с началом боя в медсестер.
Более-менее прояснились для Орловского планы противника. Если в начале нападения он еще думал, что имеет дело с бандитским налетом, то сейчас был уверен: неведомый Янис решил прочно обосноваться в Смоленске, превратить его в центр для своих операций, задержаться здесь на неопределенный срок.
Судя по целеустремленности нападавших, разведка у них поработала неплохо. Бандиты точно знали, куда бить, и их план уже принес практические плоды.
Очаги сопротивления были подавлены, а то, что здесь и у юнкеров еще идет бой, можно было приписать чистой случайности. Никто же не мог предположить столь быстрой реакции на вторжение, как и того, что у правительственной резиденции случайно окажется боевой офицер.
– Как с патронами? – Пожалуй, это беспокоило Орловского больше всего.
– На час хватит, господин подполковник! – бодро отозвался Синельников.
Он, Курицын и Семен стали помощниками Георгия. Унтер и Курицын – за несомненные знания и опыт, Семен – на правах представителя Шнайдера.
Впрочем, помощником представитель был достаточно условным. Орловский просто не знал, куда его деть, и держал при себе да изредка употреблял для мелких посылок.
Гранаты подполковник давно израсходовал, кольт переложил в карман галифе, а от шинели избавился. Зато и вид у него сразу стал солиднее: при парадных золотых погонах, при орденах, он был живым напоминанием о днях военной славы, о тех офицерах, которые всегда с честью выходили из любых положений.
