довольно ветхим, у Марии коровы уже не было: больная спина не позволяла за ней ходить и доить внаклонку. Это посещение моих родных мест оказалось совсем безрадостным. Молодежи нет, одни старики, улица вся в ухабах, да и домов обжитых осталось раз-два и обчелся. Мы с сестрой сходили на кладбище, поплакали о родителях, сходили к соседям, таким же пожилым, как и мы, я подправила могилки как смогла. Даже поговорить особо было не о чем: тот умер, а тот уехал – вот и весь разговор. Я едва досидела там две недели и поехала обратно в Москву. Марийка очень плакала, когда я уезжала. И я тоже всплакнула. Здесь, в местах моего детства, особенно чувствуется возраст и то, что наша жизнь движется к своему закату. Мне-то хорошо, у меня есть пусть не родная, но любящая семья. А Мария? Не за что зацепиться ее одинокому сердцу здесь, в глуши Ярославской области. Ни семьи, ни родных, ни друзей, только одни могилы. Я обняла мою младшую сестренку крепко-крепко и вдруг заплакала прямо навзрыд о ее одинокой жизни…
Лучше я вам расскажу про Пермь и Лениных родных. Всё началось, как я знаю, с Лениной мамы, Татьяны Дмитриевны. Она родом была из тех мест, из простой заводской семьи Стаховых, но отправилась в Москву, как только стала совершеннолетней. Родные осуждали ее за то, что уехала в столицу из родных мест, за то, что стала артисткой, и за то, что вышла замуж за еврея. Но делали это негромко, между собой. Через какое-то время и ее младшая сестра Лиза вышла замуж, тоже за еврея, и уехала в Ленинград, остальные родные остались жить на Урале. Я, наверно, это уже рассказывала, но не грех и повторить, раз пришлось к слову. К тому времени, когда наши поехали в Пермь, из старшего поколения уже в живых никого не было, оставались только Ленины двоюродные сестры и брат.
Лена мне рассказывала перед отъездом о своей пермской родне. Видимо, всё-таки тяга Андрея к истории рода была в какой-то мере наследственной. Ее дед, Дмитрий Стахов, был квалифицированным рабочим большого Пермского оружейного завода. Жена его, Пелагея, была домохозяйкой. У них имелся собственный дом, пятеро детей, в хозяйстве лошадь и корова. Жили Стаховы в достатке, все дети получили высшее образование, кроме старшей Зои, которая умерла в семнадцать лет. Все в семье, кроме самого Дмитрия, переболели гриппом-испанкой, но выжили.
Вот у Лениного старшего двоюродного брата Володи они и поселились. Он работал на заводе, как и его отец, и у него была на реке Каме, на которой стоял их город, своя гоночная яхта. Конечно, трудно поверить, что у советского заводского рабочего в далекой Перми была яхта, но это правда, и этому существовало объяснение: Володя был яхтсменом и участвовал даже в областных соревнованиях от своего предприятия. Яхта, конечно, являлась заводским имуществом, но Владимир пользовался ею как своей. Там была каюта, где можно было ночевать, и он с нашими путешественниками плавал по реке, и они даже ночевали пару ночей кто в каюте, а кто на берегу в палатке, ведь яхта была гоночной, а каюта довольно тесной.
В этой поездке случилось значимое для меня событие: Андрей написал мне письмо. Может, это родители ему подсказали, а может быть, и настояли, чтоб написал, но это было неважно, важно то, что я держала в руках два листка корявого крупного почерка, написанных дорогой мне рукой. Уж сколько я это письмо перечитывала и целовала, не могу вам и передать! Через день я его знала уже наизусть.
«Здравствуй, тётя Лиза, моя крестная, как ты поживаешь? Я в городе Перми с мамой, Таней и папой на большой реке. Здесь интересно, мы живем у дяди Володи. Квартира у него маленькая, но есть яхта, и мы на ней плавали. Тетя Лиза, помнишь, я хотел стать космонавтом? Я ведь Гагарина видел, когда был в садике, а он ехал мимо. Но теперь я хочу быть капитаном. Мне очень понравился капитан в фуражке и с бородой, когда мы с тобой ехали по Волге на корабле, а теперь еще и яхта дяди Володи тоже нравится.
Мы тут в квартире не сидим, а везде ездим и ходим. С тетей Галей, маминой двоюродной сестрой, лазили на высокую гору и смотрели вниз на город и его огни. Горы здесь не как на Кавказе, там горы острые, а здесь они старые, все поросли лесом – так мне мама объяснила. Район, где наши родные живут, называется Висим, а я их спрашивал: “А где мы висим?” – и все смеялись.
Тетя Лиза, жаль, что ты с нами не поехала, вот мне и приходится тебе письмо писать, потому что хочется сразу всё тебе рассказать. Всё, до свидания, скоро приеду.
Капитан Андрей».
Пермские родственники жили далеко от Москвы, на Урале, они были рады, что москвичи их навестили. Это было для них настоящее событие. Сами они к нам не приезжали, так как это далеко и дорого для них.
Я вернулась в этот раз в столицу раньше, чем обычно, из отпуска, чтобы убраться в квартире и всё приготовить к приезду наших путешественников. Я мыла окна, а сама думала, как быстро летит время. Еще, кажется, вчера я водила мальчика в детский сад и он был маленьким и беспомощным без меня, а сегодня уже не хочет, чтоб его звали Андрейкой, только Андреем, пишет мне сам письмо. Правда, на Андрюшу он пока еще отзывается. Но его по голове не погладишь, не поцелуешь, не прижмешь к себе, как раньше, сразу вырывается и говорит сердито, что уже не маленький. И волосы стали темные, жесткие, густые, не как в детстве, когда они скользили между моими пальцами светлыми шелковыми завитушками…
Лагерь в Крыму
Следующие пять лет мне помнятся не так ясно, как предыдущие. Может, они не были для меня так насыщены событиями и жизнь текла размеренно и спокойно, а может, я просто стала забывать кое-что из прошлого. Старшие работали, дети учились, летом ездили на дачу и иногда в лагерь или санаторий. Со здоровьем у детей было неплохо, у Андрея прошли приступы астмы. Родители считали причиной тому переезд из загазованного центра Москвы на окраину, где был Битцевский парк, в котором мы часто гуляли. Да и без него район зеленый, не было никаких предприятий, и машин на улицах немного. Все автобусы, кроме сорок второго
