«Нет, продолжайте!» – с досадой крикнул отец.
«Клянусь всеми духами этих гор и всею их властью в добре и зле, на благо и на беду человека, что беру Христину себе в жены, что буду всегда охранять, беречь и любить ее и что рука моя никогда не подымется на нее; и если я нарушу эту клятву, пусть месть этих духов падет на мою голову и головы моих детей и пусть они погибнут от волков, коршунов или других лесных зверей, чтобы тело их было разорвано на части и обглоданные кости белели в лесу, всем этим я клянусь!»
Отец колебался, прежде чем произнести заклинание на своих детей, а маленькая Марчелла, слыша эти ужасные слова, вдруг разразилась громким плачем. Это, видимо, смутило всех, особенно отца, который грубо прикрикнул на девочку, после чего та поспешила спрятать свою голову в подушки и заглушить в них свои рыдания. Таков был второй брак моего отца, а поутру охотник Вильфред сел на своего коня и уехал неизвестно куда. С этого времени отец с мачехой стали спать в одной комнате с нами, и все осталось приблизительно по-прежнему, только мачеха теперь уже больше не ласкала нас, а даже нередко била в отсутствие отца, особенно маленькую Марчеллу.
Однажды ночью сестренка наша разбудила нас с братом и чуть слышно шепнула: «Она вышла из дома за дверь в одной сорочке; я видела, как она осторожно вылезла из кровати, внимательно смотрела некоторое время на отца, чтобы убедиться, что он спит, затем вышла за порог дома!» Что могло заставить ее в такой мороз выйти в одной сорочке за порог, когда на дворе был снег по колена? Спустя час мы услышали вой волка под самым нашим окном.
«Это волк! – воскликнул брат. – Он ее разорвет на части!»
«О, нет! Он ничего ей не сделает!»– сказала Марчелла.
И действительно, спустя несколько минут наша мачеха воротилась, заперла дверь на засов, осторожно и неслышно, затем подошла к ведру с водой и умыла себе лицо и руки, после чего осторожно юркнула в постель.
Все это показалось нам стать страшным, что мы решили на следующий день не спать и следить за ней. И что же, не только в последующую ночь, но и почти каждую ночь она вставала с постели и в одном ночном белье выходила за дверь, а после ее ухода мы каждый раз слышали вой волка под окном, и каждый раз, вернувшись в избушку, она умывалась, прежде чем лечь в постель. Кроме того, наблюдая за нею и в течение дня, мы заметили, что она почти никогда не садилась к столу, когда мы с отцом обедали или ужинали, а в тех случаях когда это делала по настоянию отца, то делала это с видимым отвращением, как будто вся приготовленная ею самой пища была ей противна; а с другой стороны, мы не раз ловили ее на том, что, беря мясо, чтобы приготовить похлебку или жаркое, она торопливо отрезала от него порядочный кусок и тайком от нас съедала его сырым.
Брат мой был смелый и решительный мальчик и потому не хотел ничего говорить отцу, прежде чем не узнает наверное, в чем дело. С этою целью он вздумал последовать за ней и своими глазами убедиться, что она делает на дворе по ночам. Мы с Марчеллой старались отговорить его, но он не поддавался нашим увещаниям и в следующую ночь лег не раздеваясь, а как только мачеха вышла за дверь, схватил ружье отца и вышел за ней следом.
Спустя несколько минут мы услышали выстрел; удивляюсь, как он не разбудил нашего отца. Мы дрожали всем телом; минуту спустя вернулась мачеха; рубашка на ней была вся в крови, я поспешил зажать Марчелле рот рукой, чтобы она не вскрикнула. Мачеха подошла к отцу, вгляделась в его лицо, чтобы убедиться, что он не проснулся, затем подошла к очагу и стала раздувать уголья в золе, пока они не разгорелись ярким пламенем.
«Кто здесь?» – вдруг окликнул отец, проснувшись.
«Спи спокойно, дорогой мой! – ответила мачеха. – Это я почувствовала себя не совсем здоровой и раздула огонь, чтобы нагреть немного воды».
Отец перевернулся на другой бок и опять заснул, но мы продолжали следить за мачехой: мы видели, как она сменила белье, а то, что было на ней, бросила в огонь; при этом заметили, что ее правая нога была как будто прострелена и из раны обильно сочится кровь. Мы видели, как она искусно перевязала рану и, переменив себе белье, оделась и осталась сидеть у огня до самого рассвета.
Марчелла и я – мы оба дрожали как осиновые листы. Где наш брат? Каким образом получила мачеха эту рану, если не от выстрела брата? Наконец встал отец, и тогда я обратился к нему с вопросом: «Где наш брат Цезарь?»
«Цезарь? Как где? Да где же ему быть?»
«Боже милосердый! – воскликнула мачеха. – То-то мне казалось, что ночью кто-то отворял дверь, а где твое ружье, супруг мой?»
Отец взглянул на гвоздь, где всегда вешал ружье, и увидел, что его нет. С минуту он стоял в недоумении, затем схватил топор и, не сказав ни слова, выбежал за дверь.
Вскоре он вернулся, неся на руках обезображенный труп нашего Цезаря; он положил его бережно на пол и в немой скорби закрыл лицо руками. Мачеха привстала и взглянула на тело, мы же с Марчеллой кинулись на пол подле него и долго горько плакали.
«Ложитесь сейчас в кровать, дети, – приказала мачеха. – Сын твой, вероятно, взял ружье и вышел с намерением застрелить волка, но волк оказался слишком силен для него, и он, бедняга, жестоко поплатился за свою поспешность!»
Отец ничего не сказал. Я хотел ему сказать все как было, но Марчелла, угадав мое намерение, схватила меня за руки и умоляющим взглядом просила меня этого не делать!
Так отец и не узнал ничего; но мы с Марчеллой были убеждены, что мачеха была непременно причастна к смерти нашего брата.
Отец вырыл глубокую могилу, куда опустил тело брата и завалил ее тяжелыми камнями, чтобы волки не могли разрыть могилы. Смерть брата жестоко сразила отца: несколько дней кряду он не выходил из дома и все сидел, не подымая головы, в углу, проклиная волков и их отродье.
Между тем мачеха продолжала по ночам выходить за дверь, но отец ничего не слышал и не замечал.
Наконец он опять взял ружье и отправился в лес, но скоро вернулся, расстроенный и удрученный.
«Поверишь ли, Христина, эти проклятые волки все-таки вырыли тело моего бедного мальчика и сожрали его так, что теперь от него остались одни только кости!» – сказал он жене.
«В самом деле?» – отозвалась мачеха.
Но Марчелла при этом взглянула на меня так, что я сразу понял, что у нее просилось на язык.
«Отец, у нас под окном каждую ночь воет волк!» – сказал я.
«Отчего же ты не сказал мне, мальчуган? Следующий раз разбуди меня, как только услышишь».
При этом мачеха отвернулась, но я успел заметить, что глаза ее сверкнули недобрым огнем и она злобно заскрипела зубами.
Отец же снова вышел, снова закопал последние останки нашего братца и снова завалил могилу громадной грудой камней.
Между тем подошла весна; снег стаял, и нам позволено было уходить из дому и бродить по лесу. Я ни на минуту не отходил от своей сестренки, боясь оставить ее с мачехой, которая, по-видимому, находила особое удовольствие обижать и мучить девочку. Отец работал теперь на поле, и я помогал ему, а Марчелла сидела тут же где-нибудь подле нас в то время, как мачеха одна управлялась в доме. Надо сказать, что с наступлением весны мачеха стала все реже и реже уходить по ночам, а затем и вовсе перестала, и с тех пор, как я сказал отцу о волке, волк ни разу более не выл у нас под окном. Однажды, когда оба мы с отцом работали на поле, а Марчелла была тут же подле нас, пришла мачеха и сказала, что ей надо идти в лес собирать сучья, а Марчелла должна пойти в дом присмотреть за обедом, который уже готовится на огне. Марчелла пошла в дом, а мачеха – в лес.
