спросила: – Зачем… ты мне помогаешь?
Я тоже ответить решилась не сразу. Хотя, возможно, это и было главным, что побудило меня поступить именно так:
– Моего отца звали Габриэль Клермон… хотя, когда он вербовал тебя, возможно, представился иначе. Он был сотрудником Генштаба и работал в Париже в начале семидесятых. В 1874-м его раскрыли, и он погиб.
– О… – только и ответила на это Марго понимающе. Еще недолго мы постояли молча, а потом она оглянулась на дверь подсобки, будто там было что-то важное: – Подожди, я на минуточку… сейчас вернусь.
Она нерешительно направилась туда. Однако на полпути остановилась и резко обернулась.
– Ты, наверное, думаешь, что это из-за денег? – спросила она. – Или потому, что я ненавижу эту страну? Нет, я ее не ненавижу… хотя и любить вроде бы тоже не за что…
– Это из-за мужчины? – без особенного интереса уточнила я.
Зная Марго, нетрудно было догадаться о причине. И она кивнула с уже блестящими от слез глазами:
– Он казался таким милым и заботливым… я влюбилась снова, как девчонка. А когда поняла, что он вербует меня на работу для англичан, было уже поздно. Если бы я призналась Шувалову, меня бы снова ждала каторга, а я не отправлюсь туда… ни за что не отправлюсь – уж лучше смерть. – И снова бросилась к подсобке, договаривая на ходу: – Подожди минуту, я сейчас…
Дверь за ней закрылась.
Тяжко вздохнув, я огляделась, не проявляя сейчас ни малейшего интереса к духам, и устало привалилась к стене. Я уже начала думать, что минутка Марго несколько затянулась, когда в дверь лавки громко и требовательно постучали.
Я оглянулась на подсобку, не зная, как поступить, но все же подошла и открыла входную дверь.
И, ахнув, тотчас отступила в глубь магазина – на пороге стоял Якимов. Нет, в этот раз для меня не стало сюрпризом, что он опять живой. Этот человек точно неубиваем: обе пули, выпущенные в него Щербининым, прошли навылет, не задев жизненно важных органов.
Но увидеть его на ногах так быстро я все же не ожидала.
Одет он, как всегда, был с легким европейским шиком, что называется «с иголочки», если не приглядываться, то можно было и не заметить повязки, которая туго перебинтовывала его живот под сорочкой, и того, что опирается на свою трость он излишне тяжело.
– Успели ее предупредить, как я понимаю? – спросил он.
Якимов, быстрым взглядом обведя помещение лавки, остановился все же на неприметной двери в подсобку и, неделикатно отодвинув меня, направился к ней. Я сжалась, готовая уже к худшему, однако в маленькой темной комнатке, где и спрятаться-то было негде, оказалось абсолютно пусто. А потом Якимов, повозившись немного, отворил дверь, замаскированную под стену и выходящую из подсобки на оживленную улицу…
«Ай да Марго!» – невольно восхитилась я.
Не знаю, что больше меня порадовало: что она успела сбежать или что Якимов остался с носом.
– Не понимаю, о чем вы, – невинно изумилась я вслух, – зашла купить духов, а хозяйки нет… сама ее жду.
Якимов, поняв, наверное, что едва ли теперь ее догонит со своей тростью, обернулся ко мне. Я даже подумала, что зря радуюсь: Марго-то сбежала, а отдуваться за нее опять мне?
– Шутить со мной вздумали, девочка? – приближаясь, Якимов снова впился ненавидящим взглядом в мои глаза. – Остерегаться вам следует – и даже не меня, а вашего дядюшки. Помните, что вам просто повезло в этот раз.
– Вам тоже, – выдерживая его взгляд, ответила я, – даже кошку с ее девятью жизнями можно в конце концов убить – а уж вас тем более.
Якимов лишь поморщился вместо ответа и приподнял шляпу:
– Всего доброго, девочка. Привет дяде.
После чего спешно удалился. Должно быть, все же разыскивать Марго.
Я уже успела расспросить дядюшку о той давешней истории и выяснила, что Якимов действительно сватался когда-то к моей маме. А та ему отказала. Не успокоившись, Якимов требовал у графа Шувалова, чтобы он заставил сестру совершить правильный поступок – ведь Якимов и сам был старинного дворянского рода и состояние имел вполне приличное, и – что самое главное – дядя приобрел бы сильного союзника в Генштабе! Поэтому, когда услышал, что граф не станет неволить сестру, Якимов воспринял это как личное оскорбление, а дядя вместо союзника приобрел врага.
Не прошло и недели, как Якимов сделал предложение другой девушке – удачно на этот раз. Однако, судя по тому, что даже единственный сын боялся и недолюбливал его, едва ли Якимов был хоть сколько-нибудь счастлив в семейной жизни.
* * *
Короткий этот разговор изрядно испортил мне настроение – тем более что я вовсе не была уверена, что поступила с Марго правильно…
Но как бы там ни было, в воскресенье, ровно в полдень, состоялось наше с Евгением венчание. Слава богу, что наши родственники сговорились все же о размере приданого и теперь даже стояли в церкви рядом, выглядя при этом вполне довольными и неслышно о чем-то переговариваясь.
Были в церкви и Полесовы. Хмурый Георгий Павлович смотрел в сторону и всем своим видом показывал, как не хочет он здесь находиться. Елена Сергеевна, очень улыбчивая сегодня, то и дело оборачивалась к графу Курбатову, чтобы что-то сказать. Сторонние люди запросто могли решить, что супругом ее является именно Курбатов, но это была лишь иллюзия, разумеется. Афанасий Никитич действительно никогда не посмеет признаться ей в своих чувствах. А Елена Сергеевна не посмеет сказать, что и так о них знает и, быть может, даже отвечает взаимностью. Впрочем, кажется, они и без тех признаний вполне счастливы.
Трое мальчиков под строгим взглядом новой их нянюшки вели себя вполне прилично, а малыш Никки радужно улыбался мне, невзирая на возвышенную атмосферу православной церкви.
Новую няню Полесовым пришлось подыскивать, потому что Катя уволилась. Она вернулась уже в больницу, и я даже успела навестить ее вчера. Видимо, благодаря чуткой заботе той медсестры – поистине своего ангела-хранителя – она уверенно шла на поправку и могла уже немного говорить. Катя сказала, что Полесов заезжал к ней на днях и признался, кем он ей приходится. А девушка выслушала его и ответила, что увольняется.
Я не виделась больше с Катюшей с того дня, зато знала, что позже она по-настоящему подружилась с Мари. Все-таки мало что так сближает в жизни, как общий отец.
В церкви Мари стояла с краю, у самого прохода. Неожиданно тихая и совсем на себя не похожая. И я понимала, что не только объяснение с Алексом и его
