Книга Страшная сказка - Елена Арсеньева

Холодно было, сыро и стыло. В голове трещалвключенный на полную мощь компрессор. Шевельнуться казалось невозможным,немыслимым и вообще ненужным. Однако Серега почему-то знал, чувствовал, чтодвигаться не только необходимо, но и он должен это сделать, должен!

Должен… Сел. И тотчас ударился головой обочто-то твердое – так, что едва вновь не лишился сознания. Рванулся – и упал,больно врезавшись плечом в какой-то твердый угол. Зажмурился, потом сквозь зубыоблегчил душу как можно круче. Стало чуточку легче.

Открыл глаза – ну да, теперь понятно, почемуон чуть не сломал руку. Врежься-ка плечом в пластиковый ящик с пивнымибутылками!

Повинуясь чистому инстинкту, властнодиктующему человеку предпринимать любые, пусть самые неформальные действия,только бы выжить, он вытащил из ящика бутылку, сорвал крышку об угол, припал кгорлышку.

Хорошее пиво… хорошее! И во второй бутылке –тоже хорошее. И в третьей…

Сознание прояснялось с каждым глотком, и ктому времени, как опустела бутылка номер четыре, Серега вспомнил всеслучившееся. И к этому времени полегчало нашему герою настолько, что он началсмотреть на жизнь философски и даже находить некоторое удовольствие в гримасахсудьбы.

Ну и чертов же сын этот Родион! Потихонечкуочухался, затаился, решив дождаться, когда кто-нибудь из похитителей явится поего душу, и едва не вышиб душу из гостя, даже не расчухав, что это друг, а невраг. Надо думать, в полутьме он своего утреннего знакомца, санитара изветлечебницы, не узнал, а если и узнал, то решил, что и Серега стакнулся с еговрагами. Ежу понятно, что Родион и его подружка навлекли на свою голову все этинеприятности потому, что расспрашивали у кого надо и не надо о той собачке,зараженной бешенством. И о даме, которая это сделала. И о мужике, который потомоткинул коньки от страшной и редкой болезни, называемой бешенством…

Что скрывать, Серега, хоть и невольно,приложил к этому руку. И теперь должен сделать все, чтобы хотя бы собственнуюсовесть очистить!

Да что там совесть… ведь одной совестью, дажечистенькой, сыт не будешь! Пока он тут сидит в холодочке да пивко хлобыщет,Родион небось уже уложил Равиля, встретился со своей подругой и чешет на синем«жигуле» куда глаза глядят, и тот водилка, который метр с кепкой, готов везтиего хоть в Северо-Луцк, на вокзал, хоть прямиком в Нижний, потому что Родион –парень богатый, ему и тысячу баксов за дорогу дать – не проблема.

Тысячу баксов. Ту самую, которая была обещанаему, Сереге, за спасение этого богатенького Буратино!

Серега вскочил и кинулся к выходу из подвала.Рванул дверь – и в первую минуту даже не поверил себе, убедившись, что она неподдается. Дернул еще раз, еще… Заперта.

По-нят-но. Родион, убегая, не забыл заложитьзасов.

Аккуратная сволочь. Да чтоб Серега еще разбросился кого-нибудь спасать! Да ни за что! Ни за какие коврижки! Даже задесять тысяч «зеленых»!..

Потребовалось не меньше минуты, чтобы до негодошло: если кого-то здесь и требуется теперь спасать, то это именно его, СерегуЛарикова. Ведь в любую минуту в подвале может появиться Равиль!

Ольга качнулась назад и не упала толькопотому, что Равиль успел поймать ее за руку.

– Стоять, Буян! – сказал оннасмешливо. – Чего дергаешься?

Она только покачала головой – сказать ничегоне могла, да и говорить было нечего.

– Тебя там по всему Северо-Луцку чуть ли не ссобаками ищут, а ты сюда за любовником приперлась. Розка так сразу и сказала,что ты на него запала, конечно, а он на тебя ноль внимания. Сразу выложила, какон ей глазки строил, стоило тебе отвернуться. Тоже хороший блядун: сам с бабойпришел, а другую готов в койку затащить.

Ольга снова покачнулась, и снова Равиль дернулее за руку:

– Сказано – стоять. Заело, да? А говорят, клинклином вышибают…

Она тупо смотрела в его красивое румяное лицос томными, чуточку телячьими глазами.

– Перепихнемся? – с улыбкой предложилРавиль. – Ты как, а? А то тут така-ая скукотища сидеть. Ты меня, конечно,старше, но мне нравятся зрелые бабы. А то эти девчонки, ты знаешь, ну дурыесть, ну дуры! Одна приходит вот буквально позавчера. Вышел я к ней за калитку,стали целоваться, она меня сразу хватает за член. А меня такое зло взяло, ятерпеть не могу, когда девки сами куда не надо руки тянут. Я ее начал тискать,раздел потихоньку, она даже и не поняла, как осталась без трусов. И даже холодане чует, ты представляешь?! Стоит голая и говорит: «Давай, давай, я ещеневинная, я еще девушка, я тебя люблю и хочу, чтобы ты был моим первыммужчиной». Ни фига себе, да? Девушка, да? Невинная, главное! Послушал я этучухню – и мне уже ничего не надо. Скучно стало. Кинул ей тряпки ее.«Пошла, – говорю, – вали отсюда». Прямо даже жаль, что я не маньяккакой-нибудь, не воспользовался случаем. Цирк, да?

Ольга нахмурилась, изо всех сил пытаясьпонять, что он ей говорит с такими доверительными интонациями, как бы дажепо-товарищески.

– Я хочу минет, ну, потом еще ножки раздвинешь– и отпущу тебя, честное слово. Скажу, в глаза никого не видел. Ой, знаешьклассный анекдот? Проститутка обслужила бригаду саперов, ушла от них никакая,бах – попала на минное поле. Ползет, думает: «Ну, мне звиздец!» И вдруг видиттабличку: «Мин нет». «Вот ни фига себе, – думает, – всю жизнь этоделаю и не знала, что оно пишется раздельно и с двумя «нн»!»

Равиль громко, жизнерадостно расхохотался иснова зачастил скороговоркой:

– Только слушай, давай быстро, потому что онитам, у Розки, скоро расчухают, что тебя ждать бессмысленно, могут сюданагрянуть, твоего дружка тряхануть. – И тут же замотал головой. – Ноотпустить его меня даже не проси, это бесполезно. Скажи спасибо, что самауйдешь. Только сначала минет, договорились?

Вдруг глаза у него стали огромные-огромные. Строгательным, почти детским выражением Равиль смотрел куда-то за спину Ольги, ипухлая нижняя губка его красивого рта медленно отвисала.

Ольга резко обернулась – и ее снова качнуло:на пороге стоял Родион.

Выглядел он ужасно – бледный, перепачканныйземлей, взъерошенный, с таким напряженным выражением лица, как будто с трудомсоображал, где находится, кого видит перед собой и что вообще происходит. ПоОльге он бегло скользнул взглядом, дернул углом рта – может быть, это означалоулыбку, хотя глаза его оставались мрачными, темными.