Книга Девять дней - Хулина Фальк

— Я этого не слышала, но Аарон слышал.

— Он сказал мне, — он вздыхает с облегчением.

— Скажи мне, что ты сказал. — Он качает головой, закрывая глаза, как будто отгоняет свои собственные мысли, свои собственные слова.

— Лилибаг, ты этого не поймёшь.

— Всё равно скажи мне, я хочу знать.

— Eres el amor de mi vida, mi sol. (Прим. пер.: Ты любовь всей моей жизни, моё солнце).

И теперь я всегда буду гадать, что он сказал. Бьюсь об заклад, он не даст мне перевода, потому что для него и так сказать это мне в лицо — на языке, которого я даже не понимаю, — было сложно.

— Siempre te amaré (Прим. пер.: Всегда буду любить тебя).

О, ладно, очевидно, это ещё не все.

Я не совсем уверена, должно ли это заставлять меня нервничать.

— Что это значит? — спросила я. Я ловлю себя на том, что спрашиваю, прислоняясь своим лбом к его, когда он наклоняется достаточно низко, чтобы я могла дотянуться до него.

— Не могу тебе сказать. По крайней мере, пока.

ГЛАВА 30

«Мудрецы говорят: спешат лишь дураки, но я не могу не любить тебя» — Can’t Help Falling In Love by Elvis Presley.

Лили

— Я понятия не имею, какие у них вкусы, — говорит Колин, кладя коробку на кофейный столик.

Гостиная немного мала для десяти огромных хоккеистов и одного крупного футболиста… и меня. Ну, может, сама гостиная — нет, но диван — определённо нет.

Нас всего пять человек (Уис, Аарон, Зак, Майлз и я), сидящих на диване, в то время как другие сидят на полу, и становится немного тесновато. Бруклин крепко спит за спиной своего отца.

Колин все ещё стоит на ногах. Уверена, что меньше чем через минуту я буду сидеть на нём вместо удобного дивана.

— Шоколад, очевидно, — говорит Майлз с сарказмом.

— Да, — присоединяется к разговору Кайден.

Колин закатывает глаза и делает глубокий вдох, стараясь не комментировать глупость своих друзей.

Он убирает мои руки с колен, поднимая меня на ноги. Когда я собираюсь запротестовать, Колин садится и, как и было предсказано, сажает меня к себе на колени.

Его руки обхватывают мой живот, прижимая меня ближе к себе.

— Ты в порядке? — спрашивает он тихо, так, чтобы слышала только я.

Я киваю, затем быстро произношу:

— Да.

— Ты устала?

Устала. Я действительно устала. Сейчас только одиннадцать, но я уже устала. Если бы я не была взволнована, увидев, как некоторые хоккеисты оценивают шоколад, я бы наверняка уже поднялась наверх. Я даже не знаю, что такого захватывающего в том, что спортсмены пробуют шоколад, но это так.

— Нет, — соврала я, — но спасибо, что спросил.

— Да ладно, неужели никто не знает, какой у Hershey’s вкус? — спрашивает, посмеиваясь Уис, я всё ещё не уверена, что это его настоящее имя. Он достаёт коробку с батончиками «Hershey’s» и ставит её на кофейный столик.

— Это дегустация шоколада, Эзра, — я думаю, что это Эзра, — мы попробуем разные сорта. «Hershey’s» явно должен быть в списке, — говорит один из парней. Я не имею понятия, кто это говорит. Абсолютно. Может быть, мне следовало спросить Колина, как их зовут.

Майлз вскрывает коробку и открывает одну плитку, вручая каждому человеку по кусочку. На нашу удачу, нас ровно двенадцать человек и эта плитка «Hershey’s» состоит из двенадцати штук, так что всем всё досталось. За исключением остальных коробок, но мы не говорим об этом. Они закрыты, но, в конце концов, они буду съедены.

На счёт «три» мы все съедаем по одному кусочку. В этом нет ничего нового ни для кого из нас.

Некоторые из этих парней действительно серьёзно относятся к дегустации, наслаждаясь вкусом, открывая другую плитку, чтобы попробовать ещё раз.

— Я поставлю ему два из пяти Умпа — Лумпа, — говорю я, начиная составлять рейтинг. Если бы только я знала, что из-за моей оценки около девяти голов спортивных парней повернутся в мою сторону, как будто я кого-то оскорбила.

— Что, чёрт возьми, такое Умпа-Падумпа? — Зак смотрит на меня с широко раскрытыми глазами, приподняв брови и нетерпеливо ожидая объяснений.

— Умпа — Лумпа, — поправляю я. — Из Чарли и шоколадной фабрики.

— У нас есть шоколадка оттуда?

Майлз смеётся, поднося руку ко рту, чтобы прикрыть его.

— Это фильм.

— Как будто никто из вас, ребята, этого не знает? — Я смотрю на Колина, молясь о том, что он смотрел этот фильм, но когда вместо этого он пожимает плечами, я чуть не падаю с него на пол.

— Мы исправим это, как только закончим.

После того, как ребята поставили свои оценки, мы переходим к следующей плитке шоколада. Нам требуется добрых тридцать минут, чтобы попробовать следующие три варианта, просто потому, что Колин, Эзра и Зак слишком серьёзно относятся к дегустации. Они анализируют каждый кусочек, сравнивая их с предыдущими. Если бы они просто сравнивали вкусы, это было бы понятно, но нет, они сравнивают цену с объёмом и все такое.

Это нелепо, но весело… в некотором роде. Я предполагаю, что Колин делает это главным образом для того, чтобы рассмешить меня, и это действительно заставляет меня смеяться. Много смеяться.

Каждый раз, когда он тянется за очередным кусочком и издаёт эти дегустационные звуки, которые, кстати, чертовски меня раздражают, — я не могу удержаться от смеха.

Проходит ещё полчаса, и мы, наконец, добираемся до последней плитки шоколада. Мой желудок болит, протестуя против того, чтобы попробовать последнюю плитку, которую сейчас раздают.

Я чувствую, что если съем ещё хоть один кусочек, то взорвусь. Ребята так не выглядят. На самом деле, я думаю, что они могут продолжать есть ещё час. Я бы с удовольствием посмотрела, чем это закончится.

Однако что-то в этом последнем кусочке шоколада кажется странным. Ну, не то чтобы он просрочен или отравлен… но что-то подсказывает мне, что пробовать его — это плохая идея.

Когда Паркер, по-видимому, лучший друг Уиса, считает до трёх, говоря нам поторопиться, потому что он так сильно хочет попробовать, мой мозг внезапно начинает работать, пытаясь понять, что не так с этим кусочком шоколада в моих руках.

Только когда Паркер досчитал до трёх, я понимаю, почему это плохая идея.

— Подожди, — говорю я, хватая Колина за запястье, не давая ему отправить свой кусочек в рот.

Его брови сходятся, а глаза прикованы к моим. Я уверена, что на его лице даже написано некоторое беспокойство за меня, но я