кто-то выпустил, — констатировал Айзенберг.
— Теоретически — да, но на практике это невозможно, — возразил директор службы безопасности.
— Было бы это невозможно, он сидел бы здесь, — сказал Айзенберг.
Грундберг не нашел, что ответить.
— А что с видеозаписями? — спросил Айзенберг.
— Мы не имеем права вести видеонаблюдение в палатах, — ответил Грундберг тоном, по которому было ясно, что он очень сожалеет об этом запрете. — Но у нас установлена камера в коридоре, даже с функцией фиксации инфракрасного излучения.
— Вы просмотрели записи?
— Разумеется. Несколько раз, в соответствии с предписаниями, проходил патруль, а около двух часов ночи пришлось давать успокоительное пациентке из двенадцатой палаты. Но никто прошлой ночью даже не пытался подойти к этой двери. Никто не заходил в палату и не покидал ее. В этом данные электронного замка, видеокамеры и показания сотрудников клиники совпадают.
— Я хотела бы поговорить с врачом, лечившим Кёрнера, — попросила Морани, молчавшая все это время.
— Пожалуйста. Это госпожа доктор Йениш. Я вас провожу к ней.
Доктор Йениш была опытным психиатром с круглым благодушным лицом, которым напомнила Айзенбергу персонажа с этикетки фруктового сока времен его детства. Она говорила мягким проникновенным голосом, как будто Морани и Айзенберг были вновь прибывшими пациентами.
— Чем я вам могу помочь?
— Какой диагноз вы поставили Юлиусу Кёрнеру? — спросила Морани.
— Диагноз ставила не я, — объяснила Йениш. — Кёрнера обследовали два психиатра, назначенные судом. Оба диагностировали тяжелую параноидную шизофрению и прописали ему медикаментозное лечение. Я лишь вела пациента таким образом, каким это было предписано.
— У вас же наверняка сложилось и свое мнение о его случае, — предположила Морани.
Йениш кивнула.
— Если судить по внешним проявлениям, я согласилась бы с диагнозом судебных психиатров.
— Согласились «бы»?
— Да, у нас здесь много пациентов, страдающих шизофренией, как вы догадываетесь. Многие сначала производят впечатление вполне вменяемых людей, но довольно быстро становится заметно, что у них возникают серьезные сложности в разграничении собственных мыслей и явлений объективной реальности. Они страдают галлюцинациями и считают, что кто-то ими управляет. Думаю, вам это не нужно объяснять. Однако в случае Юлиуса Кёрнера картина была несколько… иной. Такого пациента у меня еще никогда не было.
— Насколько иной? — спросил Айзенберг.
— Логичнее, — сказала Йениш. — Устойчивее. Понимаете, шизофреники создают сложные построения из умозаключений. Часто они описывают свое миропонимание весьма пространно. Таким же образом, как преступник придумывает алиби. Но их умозаключения зачастую непоследовательны, противоречат логике. Шизофреники на интуитивном уровне это понимают и впадают в агрессию, когда им указывают на эти противоречия.
— А Кёрнер не впадал?
— В его теории не было логических противоречий. По крайней мере, я их не увидела. У него на каждый заданный мною вопрос был ответ. Да еще и убедительный!
— Он вам рассказывал о том, что считает мир компьютерной симуляцией, не так ли?
— Да. Но, видите ли, мы не можем опровергнуть эту точку зрения, не так ли? Есть даже физики, которые считают ее допустимой. Я поискала информацию по этому вопросу и, честно признаюсь, была поражена тем количеством аргументов, которые подтверждают теорию.
— Но ведь это еще не значит, что она верна, — не смог промолчать старший офицер Фридриксен.
— Разумеется, — согласилась с ним Йениш. — Но этот факт значительно влияет на оценку его психопатологического состояния. Одна лишь вера человека в нечто, еще не доказанное, не делает из него душевнобольного. В противном случае пришлось бы изолировать всех, кто ходит по воскресеньям в церковь.
— Кёрнер убил пятерых человек! — вскипел Фридриксен. — Будете утверждать, что это — тоже нормально?
Йениш сохраняла спокойствие.
— Далеко не все убийцы — психопаты. Один человек может убить другого из рациональных или эмоциональных причин, и вам, полицейским, это прекрасно известно.
— Значит, вы считаете Кёрнера вменяемым? — спросил Айзенберг.
— Я считаю, что у него, по меньшей мере, — не типичный случай параноидной шизофрении, — сказала Йениш. — Я бы вообще отменила этот диагноз, если бы не галлюцинации, о которых он мне рассказывал. Голоса, которые, как ему казалось, он слышал, провода и трубки, которые ощущал в своем теле. Он говорил, что иногда по ночам просыпается в гробу.
— Значит, он все-таки сумасшедший, — сказал Фридриксен.
— Если исходить из того, что голоса и трубки — это галлюцинации, то он шизофреник и потому весьма ограниченно вменяем.
— Что значит «если»? — решил уточнить Фридриксен.
— Ну, еще вчера я бы сказала, что не могу полностью исключать, что он заблуждается в своих представлениях, однако их правдивость маловероятна. Иными словами, я бы согласилась с диагнозом «параноидная шизофрения».
— А теперь вы изменили мнение? — спросила Морани.
— Теперь я не так сильно в этом уверена. С одной стороны, есть факт его ничем не объясняемого исчезновения. Но дело не только в этом. Когда его доставили сюда пять месяцев назад, он был в глубочайшей депрессии, склонялся к суициду. Со временем его состояние улучшалось и наконец стабилизировалось — он смирился со своим положением. Но позавчера у него случился внезапный перепад настроения. Он вдруг сделался, можно сказать, жизнерадостным. «Я скоро выйду отсюда» — сказал он мне. Сначала я подумала, что он имеет в виду клинику, но он говорил о мире — о нашем мире. Я спросила, как он это сделает, и он заявил, что «админы» — так он называл голоса, которые слышал, — пообещали его освободить. Он объяснил, что программа с ним в главной роли наскучила зрителям и будет заменена или что-то в этом роде. Не буду утверждать, что поняла все правильно. Я, конечно же, подумала, что он стоит на пороге кризиса — внезапные перепады настроения свидетельствуют об этом. Но он действительно исчез. И я в полном недоумении.
— Большое спасибо, госпожа доктор Йениш, — сказал Айзенберг. — У вас есть еще вопросы, госпожа Морани?
— Нет, больше нет.
Грундберг, который все время разговора с психиатром ждал снаружи, сопроводил их к выходу.
— Честно говоря, я не знаю, что делать дальше, — сказал он.
Очевидно, он боялся, что ответственность за инцидент ляжет на его плечи.
— Предоставьте это нам, — сказал Айзенберг. — Мы однажды уже поймали Юлиуса Кёрнера.
Грундберг заметно повеселел.
— Хорошо. Желаю вам удачи в расследовании!
Айзенберг попрощался с Фридриксеном и пообещал на следующий день позвонить оперативникам и рассказать все, что ему было известно о Кёрнере. Затем он повез домой Морани, которую сюда доставил полицейский фургон.
— Что вы думаете об этом эпизоде? — спросил он ее.
— Честно говоря, я солидарна с госпожой Йениш: как и она, я в растерянности. К счастью, это не моя работа — строить догадки, как взрослый мужчина смог исчезнуть из закрытой комнаты. Со своей стороны, могу утверждать лишь, что ни
