по всем параметрам. Вряд ли он относится к разряду тех смелых людей, которые способны доставлять хлопоты. Ничего не осталось, никаких улик, кроме уцелевших жителей Тарсуса… И доктор Рибикофф нашел ответ и на этот деликатный вопрос. Максвелл, этот хороший, гуманный, принципиальный доктор Максвелл, был согласен с предложением Рибикоффа. Вернее, он был более чем согласен. Он даже проявил больше энтузиазма, чем полагалось. Полковник Инглиш забавлялся этим с гримасой пренебрежения. Он также чувствовал облегчение, так как теперь ему не доставит большого беспокойства разочаровать доктора Максвелла в его надеждах.
Для Рибикоффа прийти с такими предложениями было абсолютно логично. Это сфера его компетенции. Он занимался этим без особого удовольствия, подобно тому как хирургу не доставляет удовольствия резать окровавленное тело и вызывать боль. Рибикофф был психиатром, он пришел в министерство обороны в 1951 году, чтобы изучать методы «промывки» мозгов и разрабатывать возможные контрмеры против «промывки». Он был профессионалом. Максвелл был энтузиастом и новичком.
Желания Максвелла были достаточно ясны. С тех пор как президент объявил об окончании подготовки бактериологической войны, будущее многочисленных учреждений этого профиля стало неясным. Бесхозные учреждения кто-то должен был прибрать к рукам. Максвелл пускал слюни так же обильно, как собаки Павлова под действием условного рефлекса. Он желал получить исследовательские сооружения Форт-Детрика, Дагуэя, Пайн-Блаффа, лаборатории военно-морского флота в Окленде и форта Грил на Аляске… И, конечно, триста миллионов долларов ежегодного бюджета на исследования и строительство, которые каким-то образом не были урезаны после публичного заявления президента.
Как любой вашингтонский бюрократ Максвелл был готов почесать любую спину, если в ответ почешут его собственную. Вот почему он так резко изменил свою позицию и предал своего коллегу доктора Гаргана… Все это сейчас казалось Максвеллу абсолютно не важным. Но для полковника Инглиша эти перемены были и разочаровывающими, и скучными. Такому человеку, как Максвелл, нельзя было доверять. Такой человек заслуживал лишь того, чтобы быть использованным, а потом выброшенным за борт. Не сейчас, конечно, но потом, после того как осядет пыль. Инглиш всегда оставлял открытыми все возможности, потому что знал, что никогда нельзя надеяться на благополучный исход, что ситуация в любой момент может круто измениться. Ведь такое чуть не случилось. Если бы Донована поймали сразу… или если бы ему удалось убежать… так или иначе это была бы плохая новость. Хуже некуда. Но Доновану удалось позвонить доктору с цыплячьей душонкой и вернуться, чтобы оказаться снова в Дагуэе! Подумать только — именно в Дагуэе! И Рибикофф быстро слетал в Юту и обратно, и, когда к своему возвращению он уже сформулировал маленькую программу, все стало возможным, даже более чем возможным. Оставалось только привести ее в исполнение.
— Уцелевших можно разделить на три категории,— говорил Рибикофф,— каждая из которых требует различного подхода.
В уголке его губ пристала крошка сладкой булки. В сочетании с высоким лбом и румяным цветом лица это делало Рибикоффа похожим на постаревшего младенца. Однако что касается его категорий, ничего младенческого в его речах не было.
— Самая большая категория — та, которая включает неизлечимых, и они не представляют никакой проблемы. Мы просто помещаем их в соответствующие правительственные учреждения, где они останутся до конца своей жизни. В любом случае их ждет такая участь. Это ясно. Вторая категория включает группу из девяти или даже четырнадцати человек, состояние которых в течение двух ближайших лет может значительно улучшиться. Решить, что делать с ними, сложнее. Как ни парадоксально, но последствия японского энцефалита в данном случае нам на руку, по крайней мере мы можем ими воспользоваться. Самой характерной чертой этих больных является их дезориентация. Их мозг — это своего рода tabulae rasa [чистая доска], они скорее похожи на пустоголовых после промывки мозгов. Они вполне поддаются внушению и управлению и в данной ситуации являются хорошим материалом. Мы дадим им новые имена, создадим для них правдоподобные биографические истории и поместим их в определенные больницы, где они окажутся связанными с будущей жизнью, которую мы для них запланировали. Программа лечения будет мало чем отличаться от той, которая им в любом случае потребуется. Целью такого рода психотерапии является попытка восстановить их связь с реальным миром. В действительности, конечно, это их реальная предыдущая жизнь, но связи будут другими. Другой будет и новая реальность.
— И это надежно? — спросил полковник Инглиш.
— Если Алан говорит, что это надежно,— сказал Максвелл,— так это надежно!
— Предположим на секунду, что в одном-двух случаях я ошибусь,— сказал Рибикофф, улыбаясь. Он наконец стряхнул крошку с угла своего рта. Полковнику Инглишу было жаль, что она исчезла.
— Хорошо. Но в таком случае,— спросил Инглиш,— разве не провалится все дело?
— Вовсе нет,— возразил Рибикофф.— Эти люди, в конце концов, психически больные. Куда они ни пойдут, их всегда будет сопровождать история болезни, в которой записано об их пребывании в больнице и лечении паранойи… Для кого бывший психический больной будет авторитетнее армии Соединенных Штатов, министерства обороны, губернатора Юты, президента Соединенных Штатов?.. Представьте на минуту.
— Видите? — подсказал Максвелл, хотя в этом не было нужды.
Даже без энтузиазма Максвелла Инглиш был в состоянии оценить прогнозы Рибикоффа. Они выглядели вполне надежными. Это сработает! Обязательно сработает! Другие страны используют подобный метод среди своего населения уже в течение многих лет. А тот факт, что мы никогда раньше не прибегали к таким средствам, только поможет нам воспользоваться ими сейчас, когда в этом возникла необходимость.
— Хорошо! — сказал он.— А как насчет вашей третьей категории?
— Да, эти самые трудные. Я имею в виду — с этической точки зрения. Однако почему бы не применить тот же подход и к тем, кто каким-то образом совсем не пострадал от инцидента в Тарсусе? Они тоже будут помещены в специальные учреждения. Их можно содержать раздельно с другими, потом объединить… Имеются достаточно разработанные методы воздействия и на них.
— Промывка мозгов? — спросил Инглиш.
— Если хотите, да. Их только шесть человек. В любом случае выбор для них: постоянное заключение. Или что-нибудь похуже.
— Это вроде военного решения,— заметил Максвелл.— Принести в жертву немногих для спасения большинства.
— И они со временем смогут жить в нормальной среде, имея лишь незначительные нарушения умственных функций,— добавил Рибикофф.
За триста миллионов долларов в год и самые лучшие лаборатории в мире могут убедить себя в чем угодно, подумал Инглиш. Однако ладно.
— Я вполне вас понимаю,— сказал он,— и со всем полностью согласен.
— Итак,
