Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
– Вообрази! – лирически воскликнул Лукас, помавая крокусом перед носом ученика. – Вообрази, что можно осознать бесконечность этого творения. Материю и энергию, что протекли сквозь него за несчетное время. Силу, что в это мгновение удерживает его в видимой нам чистой и сложной форме…
Маркус не мог сопутствовать Симмонсу в его вдохновенных логических скачках. Крокус он видел. Видел тонкие линии и канальцы в нежном свечении лепестков, густеющий золотой отлив, почти прозрачную плоть цветка. Маркус пребывал в нескончаемом ошеломлении от прицельно-четких видений и настоящих вещей, изучаемых с пристальностью галлюцинации. Вещи до того сделались похожи на видения, что зрительные воспоминания о них перетекали друг в друга. Это было переносимо лишь потому, что воля Лукаса придавала всему четкое направление.
К намеченному месту отправлялись на автомобиле Лукаса, черном, низком и блестящем. Маркуса поначалу мучила геометрия. То, как белые линии по краям дороги сливались впереди, то, как автомобиль глотал их и они исчезали, наполняло его той же острой тревогой, что кружение тетрадных клеток и струй в раковине. Машина летела, подчиняя горизонт и деревья новой геометрии слияний: высокие деревья плясали, с двух сторон клонясь к ветровому стеклу. Лукас гнал. На поворотах он картинно наклонялся и присвистывал сквозь зубы. Маркус сказал, что боится больших скоростей и шуток, что играет со зрением параллакс[227].
– Ничего, для зрения это полезно, – отвечал Симмонс. – Ты знаешь, что в старину ведьму сажали в мешок, подвешивали к дереву и хорошенько раскачивали? Там, в мешке, в темноте, она отрешалась от времени, пространства и собственного тела – ей открывались иные измерения, являлось Иное. Ничего странного, что езда в спортивной машине имеет то же воздействие на современного человека (по крайней мере, на пассажира). Опустоши сознание и не трусь.
– Это страшно – опустошить сознание…
– Но я-то здесь, с тобой. Я верну тебя к тебе, если зацепишься ненароком за куст или линию разметки.
Маркус приободрился и понемногу стал получать удовольствие от скорости.
Отрешенный от собственного тела, он видел круглый свод неба и определил кочковатую пустошь как энное количество сфер, ходящих по концентрическим орбитам. Его укачало однажды, и только однажды. Лукас сказал, что это слабость воли, что нужно учиться управлять солнечным сплетением. Он, Лукас, желает, чтобы Маркуса не тошнило в машине: это отвлекает и запах потом не выведешь. Протянул ему кусочек ячменного сахара. Маркуса больше не укачивало.
Одним весенним днем они посетили Ка́пельный колодец в Нэрсборо и еще одно сильное место – каменный Оджеров курган.
Симмонс подчитал о Матушке Шиптон[228], некогда жившей в пещере[229] у Капельного колодца. Матушка, сказал он, обладала, вероятно, большой Ментальной Силой, раз предсказала губительные разливы Темзы от штормовых нагонов с моря, Лондонскую чуму[230], опалу и смерть кардинала Вулси[231], роспуск монастырей при Генрихе VIII[232], поражение Непобедимой армады[233], продолжительность царствования Елизаветы и казнь Карла I[234]. Она имела власть над силами природы: однажды, бросив посох в огонь, достала его невредимым. Она предсказала и многие достижения нашего времени:
Скоро мысли без преград
В даль любую полетят.
Человек объездит свет
Без коней и без карет.
Под водою будет жить —
Там и спать, и есть, и пить.
В небе путь проложит свой,
Черный, белый, голубой.
Лукас полагал, что люди, подобные Матушке Шиптон, ощущают движение магнитных полей Земли. Маркус ничего не полагал, но слушал внимательно.
В Нэрсборо приехали сереньким деньком. Мужчина с мальчиком: ни дать ни взять обычные туристы. Двинулись вдоль реки Нидд, прошли под нависшим каменным утесом, по которому сбегает из трубы вода вместе с частицами азотистой, как сказал Лукас, земли. Это уже не утес, а водопад окаменевших струек, капелек, папоротников и корней. По их прихотливым выступам новые капли спешат в неглубокую каменную чашу Колодца. В начале девятнадцатого века развлечения местных сторожей вызывали нешуточное недовольство у ценителей изящного. Лукас взял в калверлейской библиотеке старый путеводитель.
– «Вершина утеса, – прочел он Маркусу, – вместе с украшающей ее растительностью покрыта естественным слоем углекислой извести. Известь, стекая вместе с водой, облекла утес сплошной каменной мантией. Сторожа подвешивают там мертвых птиц и зверьков, ветки, старые шляпы, чулки, ботинки и прочие несообразные предметы, которые под действием извести „окаменевают“. Их уносят как objets de vertu[235] любопытные, приезжающие по преимуществу из Харрогита».
И действительно, они увидели подвешенные на веревках и частично покрытые известью перчатки и носки, котелок, позеленевший вокруг ленты, на которую медленно наползала каменная корка. Лукас впился глазами в Маркуса, а тот мрачно оглядывал однородные предметы, окаменевающие под тяжелыми каплями. Было там и целое птичье гнездо: солома слоями, гладкие перья, даже несколько мелких яиц – все это медленно, но верно обретало каменную нерушимость. Маркус долго смотрел на гнездо. Еще была книга со слипшимися страницами, с названием, уже навек неведомым. Чем-то зловещим веяло от этой единообразной, окончательной пермутации. Если отломить сейчас кусок каменной ветки или лист папоротника, будет там внутри хоть темный след того, что раньше было живым?
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
