Снова раскат аплодисментов, на этот раз дольше и сердечнее.
— Временная выставка будет проходить в течение первых трех месяцев будущего года и предоставляет уникальную возможность увидеть сокровища Древней Греции в Северной Америке. Благодаря Димитрию Попадреусу, директору Национального археологического музея в Афинах, музей «Друид-хиллз» первым за пределами Европы покажет уникальную передвижную выставку микенских золота, бронзы и керамики. Это будет, как вы можете себе представить, удивительная выставка, подобной какой еще не бывало в наших местах, возможно, даже во всей стране, и мы счастливы, что можем принять ее.
Снова аплодисменты.
Разумеется, выставка представляла собой дань уважения Попадреуса памяти Ричарда и такту Деборы, но все равно это было поразительно щедро. Звонок, абсолютно добровольный и неожиданный, раздался всего три дня назад; медлительный голос грека пробивался сквозь потрескивание на линии, как голос из древнего прошлого. Такая чуткость вызвала у нее слезы. В каком-то уголке сердца она чувствовала, что Ричард был бы счастлив возможности показать народу Джорджии культуру, вдохновившую Гомера и в конечном счете его самого. Возможно, он даже счел бы, что ради этого стоило умереть.
— И в заключение, — произнесла Дебора, — я хочу предложить тост за человека, без которого ничего этого не было бы, человека, которого нам так мучительно не хватает сегодня вечером...
Голос надломился и дрогнул. Она помолчала, снова открыла рот и выдавила улыбку. Слушатели ждали — терпеливые и всепонимающие. Дебора приготовила небольшую речь, посвященную тому, что Ричард значил для общества и для нее лично: рассказ о его храбрости, чувстве юмора и сострадании. Она не спала полночи, стараясь найти способ выразить свою любовь к ушедшему, но теперь слова застряли в горле.
— Простите, — только и удалось сказать ей.
Дебора помолчала, успокаиваясь, все еще с виноватой улыбкой, потом снова открыла рот, чтобы сказать хоть что-нибудь. Что угодно. Внезапно из глаз хлынули слезы и неудержимо покатились по щекам.
Стоящая позади всех Тони молча подняла бокал. Дебора сделала то же самое, и все присутствующие подняли бокалы и произнесли:
— За Ричарда Диксона!
— Трогательная речь, — сказал Харви Уэбстер. — Не думал, что вы способны на такое.
— Вы специалист по двусмысленным комплиментам, Харви, — улыбнулась Дебора.
Еще пять минут, и все разойдутся. Пять минут, и она сможет поехать домой, поспать, вернуться к управлению музеем и какому-то подобию нормальной жизни. Пять минут потерпеть снисходительность и распущенность жирного старого козла.
— Можно было бы сделать еще одно объявление, — продолжал он, — но, по-моему, лучше я сообщу вам об этом наедине.
Дебора напряглась. «Правление собирается меня выгнать. Или урезать финансирование. Или...»
— Продолжайте.
Она для храбрости глотнула мартини.
— Лига христианских бизнесменов распущена. Ее время прошло. В качестве последнего благотворительного акта мы пожертвуем музею значительную единовременную сумму.
— Весьма щедро с вашей стороны, — произнесла Дебора, ощутив прилив облегчения. Избавление от лиги даст ей — и музею — несказанную свободу, одновременно исключив растущие подозрения, — подозрения с оттенком вины, поскольку музей получал их поддержку.
— Это самое малое, что мы могли бы сделать. — Уэбстер улыбнулся, показав влажный вялый язык.
— Интересный выбор времени, — заметила Дебора. — Зачем распускать лигу именно сейчас?
— Просто это кажется правильным. — Его взгляд словно застыл.
— В ФБР полагают, что «Атрей» был связан с другими, более легальными крупными группами, — произнесла Дебора ни с того ни с сего. — Они считали, что обеспечивают своего рода основную ударную группу для более респектабельных организаций, которые разделяют идею превосходства белой расы.
— Неужели? — удивился Уэбстер. — Не знаком с такой организацией.
— Уверена, что не знакомы. Это была ячейка того, что можно считать террористической организацией. Мы думали, что они получили чрезвычайно мощное оружие, но оружие это оказалось скорее идеологическим, чем практическим.
— В самом деле? — Он продолжал улыбаться, все еще изображая вежливое любопытство, все еще подыгрывая. — Вы сказали: «Атрей»? Похоже на что-то латинское.
— Греческое. — Дебора тоже улыбалась. — Атрей совершил чудовищные злодеяния против членов собственной семьи, за что его наследники были обречены бессмысленно сражаться и трагически погибать от рук своих супругов и детей. Поскольку он был воплощением жестокости и ненависти, связанным с древней славой Греции, неонацисты сделали его и его потомков своим символом, олицетворением всего, чего они хотели совершить — особенно против таких, как Тони и я.
— Потрясающе, — сказал Уэбстер.
— Да.
Он изогнул губы в мрачной, жесткой улыбке.
— С такими, как вы, всегда что-то происходит, не так ли? Всегда найдется какое-нибудь благое дело... или какое-нибудь зло, которое надо исправить.
— Надеюсь.
— Крестовые походы, — теперь он был само добродушие, — могут обойтись очень дорого.
— Знаю, — ответила Дебора. — Но дело всегда того стоит. Несколько месяцев назад убили одного бездомного бродягу. Русского. Подобного крестоносца. Эта борьба, эта одержимость стоили ему всего.
— Ну вот видите, — улыбнулся Уэбстер.
— Вчера я получила письмо от его дочери, — продолжала Дебора. — Правительство вернуло ему все регалии и наградило особой посмертной медалью за службу родине.
— Однако же он все равно мертв, верно?
— Да. Но дочь снова любит его, и с этим вы ничего не сможете поделать.
И она пошла прочь.
Зазвонил телефон.
Это был Кернига. Он сказал, что хотел присутствовать на приеме — для демонстрации поддержки, — но не смог из-за работы. Выразил радость, что у нее, похоже, все в порядке и что музей оправился от потрясений, и, может быть, она согласится как-нибудь выпить с ним и «посплетничать».
Дебора подумала о толпе народа, толкущегося под зеленоватым носом корабля с женщиной-драконом (ее подлинность — шестнадцатый век — теперь была подтверждена анализом), награждающей море людей безжизненной улыбкой. Фигура нравилась ей все больше. Дебора по-прежнему считала эту горгулью отвратительной, но было в ней что-то остроумное — эдакая последняя шутка Ричарда.
— Спасибо, — сказала она Керниге. — Я высоко ценю ваше предложение.
— И?..
— У меня есть ваш номер.
— Ладно, — прозвучал неуверенный ответ.
Дебора нажала отбой и начала высматривать в толпе Тони. Несмотря на клятвенные заверения организаторов банкета, стол был завален салфетками и грязными тарелками. Надо выставить гостей — вежливо, но твердо, — чтобы вернуться к работе, а потом не очень поздно отправиться в постель. Сегодня была пятница, и Дебора решила — как и заявила изумленной матери по телефону накануне вечером, — что завтра в первый раз после переезда в Атланту пойдет на субботнее чтение Торы в Хавурат-Лев-Шалем, реконструкционистскую хавуру[13], на которую наткнулась в Интернете. Это будет началом новой жизни и — что для нее очень важно — с успехом заменит губную помаду и духи, которые на ближайшее будущее вернулись в шкафчик под раковиной. Она простится с Ричардом, с Маркусом, возможно, даже с отцом и безымянными погибшими из бабушкиной семьи словами молитвы «Эль мале рехамим», прошептав самой себе:
