Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
– Нет, я, наоборот, хотел бы, чтобы вы прочитали. Сядете в самолет, делать будет нечего, ну и прочтите.
– То есть как: прочтите?
– Мне хочется, чтобы вы прочли. Потому что, дорогая, это письмо – оно не только Диночке. Оно и мне самому, и вам, и вообще… Диночка его, может быть, до конца и не дочитает. Она другим берет. Не начитанностью.
– Чем же?
– Вы думаете, я какую-нибудь гадость скажу? Боже меня сохрани! Даже если она меня бросит, даже если она меня уже бросила, ничего, кроме радости, она мне не принесла. И благодарным восторгом я ее помнить буду, а не обидой. А берет она беззлобностью. Такой, как она, – чтобы ну совсем не уметь злиться, – я такой женщины второй не встречал на свете. Даже вы по сравнению с ней – злючка и стерва. Вы, если вас разозлить, и укусить можете.
– Кого же это я укусила?
– Откуда я знаю? Может, пока что и никого. Но состаритесь и укусите.
Она засмеялась.
– Придете завтра со мной попрощаться?
– Приду. Если не сдохну. А зачем я вам нужен? К вам же этот, наверное, придет… Ваш. Попрощаться-то.
* * *
…Вот, как просто. Он придет ко мне попрощаться.
Тыпридешькомнепопрощаться.
Мыстобойпопрощаемся.
…Все я сделала, как он просил. Позвонила сразу, как ушел Арсений. Подошел, я положила трубку. Он сразу перезвонил – значит, один был дома! – сказал, что зайдет после пяти. А я улетаю послезавтра.
Улетаюпослезавтраслышишь?
Он, может быть, думает, что я останусь, чтобы продолжать эту жизнь? Останусь тут без Саши? Что ты, милый, я не останусь.
Укусить тебя на прощанье, как говорит Арсений? Ты ведь меня предал. Нет, это я тебя предала. Ну, кусай ты меня.
Какая разница?
Размывсеравнопопрощаемся?
Чушь лезет в голову, слова слипаются, мысли слипаются. Кто-то гримасничает внутри головы.
Я тебя укушу. Ты меня укусишь.
Какое страшное слово. Придумать же такое.
Помнишь, мы с тобой смотрели фильм здесь, у вас, в Москве, и он назывался «Мы так любили друг друга»?
Итальянский фильм.
Мысмотрелистобойпомнишь?
Или это был другой фильм? «До свидания, мальчики»?
Ах, Москва! Снег серебристый! Тополиный пух по бульварам.
Стихи, бутылки. Окуджава с Высоцким.
Ли-те-ра-ту-ра.
Катиного мальчика убили в Чечне. Катю убили в Нью-Йорке. Меня убили в утробе. Арсения убили в подвале. Ричарда убила я сама.
Мы отдохнем.
* * *
…Ну вот, звонок в дверь. У него же ключи. Может, это и не он. В глазок, в глазок! Как учила старуха.
Он. Кто же еще. Приглаживает волосы, прихорашивается.
Актеришка.
Никого нет лучше.
Не плакать. Никакого «над-рива».
Как говорила одна пожилая американка, изучающая русский язык: «над-рив».
Надрыв.
Это из Достоевского.
Ну конечно, из Достоевского. Кто еще такое придумает.
– Ева, прости меня.
…Что же это у нас все как в книжке? Как в самом скверном женском романе? Прости да прости. Сплошной над-рив.
– Ева, почему ты молчишь?
– Тяжело как.
– Ты что, решила уехать?
…Паника у него в глазах. Вместе с облегчением. Сам не знает, чего хочет.
До чего ты близок мне.
Будто я тебя родила.
– Да, послезавтра самолет. Вернее, даже завтра. Потому что очень уж рано утром послезавтра. Я лучше поеду с вечера, переночую в Шереметьеве в гостинице.
…Вопрос у него в глазах. Ну да. Значит, у нас есть ночь? Ночь-то есть, да кто ж тебя ко мне отпустит?
Как у вас поют: «а ночка темная бы-ы-ы-ла…!»
Не могу ничего сказать. Томас! Слова слипаются.
– Иди ко мне.
– Не могу. У меня страх внутри. Страх, страх.
– Ты моя люби-и-имая! Ты моя девочка. Что делать будем, Ева?
Ты запутался, бедный. Как раньше было просто. Знали, что делали.
– Прощаться. Помнишь? Ты меня учил? Слово это… как его? «Запохаживается». Мы будем, запохаживается, прощаться.
– Прости ее. Она…
– Ты думаешь, я из-за нее уезжаю?
– Ну что я могу тебе предложить, что? Я тебе говорил, что нужно было тогда, пять лет назад, до всего! Нужно было решиться, и все!
– Что сейчас ворошить! Как вышло, так и вышло. Запохаживается…
– Да вышло-то ужасно! Хуже смерти!
– Глупости ты говоришь: хуже, лучше… Я – с тех пор, как Катя умерла – думаю о смерти все время. Для меня это все слилось, раз она там… Но я знаешь чего боюсь? Вот я уеду, мы будем так далеко, и я даже не узнаю, что ты умер, а ты не узнаешь, что я… Мы и не простимся. Смыло нас, да? We don’t exist together… Any more.[73]
– Что? Подожди, ты мне ответь: зачем ты тогда так поступила? Как ты могла? Я же на коленях перед тобой стоял! А ты?
– А ты?
– Ты меня в аду бросила! В чем ты теперь меня упрекаешь?
– Ты меня предал. Ты меня предал сразу. Как только я уехала.
– Я тебя предал?
– Да.
– Давай не будем, а то, если мы начнем считаться… Я твои штучки тоже не забыл. Они покруче…
– Давай не будем. Люди всегда предают. Чтобы было потом, чем мучиться. Это, как у нас говорят, «часть пакета».
– У-у-ух, как я тебя люблю! Нет, ты же не знаешь!
– И я тебя. Знаешь, как вышло с Элизе? Мы с Сашей проходили мимо «Националя», а Элизе как раз – из подъезда. Саша закричал на всю улицу. Толпа собралась. Ты подумай, какой у меня был день? Утром – твоя жена чуть не убила, вечером – Элизе…
– Ева, иди ко мне! Ну, вот так. Девочка моя. Мы не прощаемся. Это просто перерыв. «Остановка в пустыне», как говорил Бродский.
– Почему вы все такие…
– Какие?
– Почему вы все в России так любите говорить цитатами? Все говорите одними и теми же литературными цитатами!
– Потому что мы культурная нация. Ну, что ты опять? Я же с тобой! Ева!
– Ты не со мной.
Оттолкнул ее. Бросился на кровать. Вытянулся, длинный и молодой, как мальчик.
Он всегда казался моложе в постели.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
