Уголки губ Харви дрогнули в намеке на улыбку. Старик не пытался обидеть его словами. К тому же, мужчина напоминал себе, что он здесь не как правящий.
— Но я и без того искалечил судьбу своей девочки. Гордыня уже давно ничего для меня не значит. Ты можешь рассказать ей. Но в таком случае через много лет, когда обида и злость на меня у нее пройдут, она будет ненавидеть тебя за то, что не смогла провести последние дни рядом с дедом. У нее слишком доброе сердце. И слишком израненная душа, чтобы открыто это показывать.
— Не слишком ли самонадеянно?
— Ничего не напоминает? Мина Хартман и Оруэл Сайонелл… Причина вражды между нашими семьями. Твоя мать любила его. Всем сердцем.
Хартман стиснул зубы и резко поднялся.
— Хватит. Я здесь не за тем, чтобы брать уроки истории.
— Ты получил от меня благословение, но не жди доброго отношения. Будь для Александрин более подходящие кандидаты, не влюбись она в тебя, я бы этого не сделал. Но только попробуй разбить ей сердце. Клянусь, я вернусь с того света, только чтобы жизнь твою превратить в ад.
— Очень… мотивирует не делать глупостей, — теперь Хартман улыбнулся искренне и широко, не скрывая улыбки.
Он смотрел на Оуэна и видел свою Флер. Видел, от кого ей досталось упрямство, острый язык, своенравность и свободолюбие. Видел и понимал, что ненависти к старику не испытывает. Да и имеет ли право, если история, что развела мосты между двумя семействами когда-то давно, не зависела ни от него, ни от Оуэна. Мина и Оруэл любили друг друга, но из-за интриг окружения их пути навсегда разошлись. Лишь через много лет, когда оба заключили династические браки с другими, они узнали о чувствах друг друга. Настоящих чувствах. Узнали о закулисных играх, что устроили их родственники и никогда не смогли простить им этого. Никогда. Мина умерла вскоре после рождения четвертого сына, а Оруэл прожил и того меньше, не оставив после себя наследников. Чужие интриги порой способны разрушить человеческие жизни, а потому Оуэн как никто другой на пороге смерти понял и осознал, как важно бывает сохранить тайну. Как сложно бывает сохранить тайну. И что каждому знанию свое время. И он расскажет Александрин. Обязательно. Когда она будет к этому готова…
— Но я пришел не только за этим, — фетрой опустился обратно на стул. — Флер катализатор, верно? Она разжигает искру до максимума?
— Верно, — кивнул Оуэн, не раскрывая известной ему информации и внимательно слушая рассуждения фетроя.
— Сегодня у меня был определитель дара. Моя искра с уходом Флер не ослабла. Сила выросла втрое и ее уровень не падает. Я так полагаю, что он и не упадет теперь, а значит необходимости для Флер присутствовать в шаре больше нет.
— Если ты согласен сидеть в нем ежедневно, то конечно, такой необходимости нет, — улыбнулся фет Сайонелл, еще раз убедившись, что, несмотря на всю нелюбовь к Хартманам, сделал правильный выбор, благословив ло-ану.
— Хорошо. Нужно, чтобы Флер держалась подальше от моих братьев и Аклуа Плейз.
Фет Сайонелл немедленно подобрался, уловив в интонации Харви тревогу.
— Говори.
— Что пятому дистрикту известно о смерти моего брата?
— Лишь то, что его убили, — Харви поджал губы и кивнул. — Ты убил его?
— Я, — согласился он, бросив взгляд на фета Барского. Тайна, которую он собирался раскрыть, представляла опасность для всех, кто ею владеет. — Вы слышали о магических свойствах крови разжигающих искру?
— Харви, ближе к делу. Я могу умереть в любой момент!
— У меня есть основания полагать, что отец Флер жив.
Оуэн умолк и внимательно глядел на фетроя, силясь понять, в своем ли уме присутствующий и не началась ли у него самого предсмертная агония со слуховыми галлюцинациями. После смерти Антуана Оуэн лично осмотрел каждый сантиметр местности, где разбился волар его сына. Он вел расследование десять лет. Пустое, бесполезное, не приведшее ни к чему. Лишь когда он понял, что умирает от болезни Торкинсона, медленно, год за годом подводящей его к неминуемой гибели, решил оставить прошлое в прошлом и взглянуть в будущее. Он нашел детей Антуана… А сейчас Харви говорит, что он плохо искал?
— Это неуместная шутка, фетрой.
— Похоже, что мне весело? Самуил трижды в неделю употреблял кровь разжигающего искру. Его силы при вхождении в шар возрастали, барьер расширялся. Незначительно, ненадолго, но факт. Тогда впервые все стали говорить о том, что искра Хартманов не стабильна и продолжает раскрываться в полную силу, увеличиваться, расти. Я был против подобного допинга, другие братья поддерживали Самуила. Однажды Сэймир тоже попробовал. Тогда я начал расследование. Разумеется, допрос Самуила ничего не дал. Люди, на которых он указал как на поставщиков крови, были убиты. Считалось, что людей с искрой разжигающих уже всех истребили. Оказалось, что это не так. Я начал искать, обнаружил пять семейств. Удивился, узнав, что среди правящих пятого дистрикта тоже был такой.
— Антуан Георг, — взволнованно кивнул Оуэн.
— Во всех семьях дар тщательно скрывался. Они жили тихо и без потрясений и лишь в одной семье пропал человек с даром разжигающих. Теперь вопрос: откуда Самуил брал кровь, если всех истребили?
— Может, есть еще семьи, ты плохо искал?
— Нет. Поверьте, я знаю, о чем говорю. К тому же, тело вашего сына не было обнаружено.
— Да. Меня пытались убедить, что он сгорел дотла, но это невозможно.
— Невозможно, — подтвердил Харви. — Члены Конгресса любят устраивать поединки силы за более высокие должности. В последнее время участились случаи возрастания силы заведомо более слабых родов, соответственно и их победы.
— Кровь дает короткий эффект, — согласился Оуэн. — Думаешь, кто-то держит моего мальчика? Торгует его кровью?
— Боюсь, не кто-то…
— Правящие?
— Я жалею, что использовал Флер для проверки. Убедившись, что она — разжигающая искры — братья разве что глотку мне не перегрызли, требуя отдать ее им. У меня нет сомнений. Антуан у них. И пока я не выясню все до конца, Флер и близко не должна подходить к Аклуа Плейз! Надеюсь, мне удастся найти вашего сына до того, как вы угаснете.
Оуэн улыбнулся, хотя сердце его было неспокойно. Хартман подарил ему надежду и сейчас как никогда фет Сайонелл жалел, что плохо искал. Все эти годы отцовское сердце не было спокойно, не верило, что сына нет. И сердце оказалось право.
— Почему же ты, вместо того, чтобы присоединиться к братьям, борешься с ними? Почему убил Самуила?
— Потому что из человека он превратился в монстра. Полигон меняет… сильно. Он ломает личность, стирает понятия добра и зла… Но со мной что-то пошло не так, потому что нельзя обречь на вечные муки и страдания одного человека ради мнимого блага других. Мнимого, потому что я видел, что делает человеческая кровь. Она хуже наркотика! Самуил потерял себя. Злой, нервный, жестокий, не знающий пощады и жалости… Теперь я замечаю изменения в Сэймире, который всегда был самым слабым по силе, но наиболее тщеславным.
