Ролану захотелось поймать руки Исгерд и подержать в своих, как это было утром, но он решил не размениваться по пустякам.
Исгерд же весь день пребывала в состоянии, которое испытывает человек, когда конечность его долгое время сведена судорогой. Когда ногу или руку наконец отпускает, ты не чувствуешь ничего — и само это приносит такое облегчение, что хочется закрыть глаза и ненадолго погрузиться в отсутствие чувств.
Когда они уже выбрались из номера и забрались в чёрный бронированный аэрокар, она повернулась к окну и всю дорогу смотрела и смотрела, впитывая в себя изменившиеся пейзажи города, который некогда принадлежал ей. Впитывала и наслаждалась мыслью о том, что теперь этот мир снова её. Что она будет в нём жить. Что её не выпустили на прогулку на несколько минут. Что теперь она сможет видеть серое, затянутое низкими тучами небо каждый день.
Она видела, как изменились улицы, по которым она проезжала несколько лет назад. Почти целиком исчезли деревья, которые раньше по закону Гесории каждый должен был выращивать перед домом. Вместо них стояли ларьки с пестрящими разноцветными обёртками шоколадными батончиками, жевательными резинками, бутылками с газированной водой. Исгерд, которая видела эти бутылки только на постерах, развешанных вокруг ринга у зрителей в руках, не удержалась и на выходе из очередного магазина попросила купить ей одну. Этикетка изображала разноцветный фруктовый микс, вызывавший мысли о лете посреди серости бетонных плит. Исгерд сделала глоток и покатала воду на языке, и только из вежливости не выплюнула её на опустевший газон. Вода имела отчётливый химический вкус.
— Спасибо, — сказала она Ролану, выжидающе наблюдавшему, как она пьёт, но при первой же возможности забыла бутылку в машине, решив, что лучше обойдётся без воды вообще.
За Роланом она тоже наблюдала. В основном исподтишка, потому что тот так пристально всю дорогу разглядывал её, что если бы Исгерд посмотрела на него в открытую, пришлось бы тут же что-нибудь объяснять, говорить вслух. А говорить Исгерд не хотела. Она и раньше не слишком любила лишние слова, а теперь и вовсе от них отвыкла.
Исгерд наблюдала за Роланом и сравнивала. Тот стал старше на вид — может быть, даже старей. Взгляд его стал жёстче, а губы теперь были плотно сжаты — впрочем, Исгерд допускала, что так было всегда. И в то же время Ролан оставался таким же красивым, каким был шесть лет назад. Исгерд с трудом удавалось отвести от него взгляд, потому что Ролан притягивал его к себе как магнит. Хотелось коснуться его, поймать руку и, даже глядя в сторону, ощущать, что тот находится рядом. Исгерд вспоминала короткие мгновения, пережитые за последние сутки, когда дыхание Ролана касалось её кожи, и по телу тут же пробегала дрожь. Казалось, какое-то невидимое поле, наполненное электрическими разрядами, окружало её, и стоило Исгерд приблизиться, войти в зону действия этого поля, разряды начинали пульсировать в её собственном теле, разгоняя по венам кровь.
Исгерд боялась, что если пробудет в этом поле дольше нескольких минут, то растворится в нём, окончательно перестанет существовать, и потому изо всех сил старалась держаться от Ролана на расстоянии вытянутой руки.
И в то же время по мере того, как аэрокар двигался к месту, назначенному Роланом для ужина, Исгерд раз за разом посещали мысли о том, что больше ничто не удерживает её. Волфганг… Если он и был ещё жив, то все связи между ними стали настолько мифическими, что обращать на них внимание было бы смешно.
Это чувство, что впереди нет ничего — никаких обязанностей, никакого долга… удваивало охватившее её облегчение. Исгерд казалось, что она могла бы кататься так в машине, глядя то на Ролана, то за окно, много часов. Может быть, даже всегда.
Однако аэрокар замедлил ход, и Ролан, первым выбравшийся наружу, помог выйти и ей.
Исгерд не возражала. Даже улыбнулась в ответ. Ей было приятно хотя бы на краткий миг вернуться в те времена, когда жизнь не сводилась к одной только борьбе. И уже войдя в тонущий в сумраке отделанных мрамором стен вестибюль, уже поднимаясь на лифте наверх, Исгерд невольно думала о том, что только рядом с Роланом чувствует себя так. Может позволить себе ненадолго избавиться от брони. Душа обнажается сама собой, хотя она и не делает для этого ничего. Тем более странными были эти ощущения, что Ролан должен был быть её главным врагом. Исгерд попыталась напомнить себе, что тот разрушил весь её мир, и эта мысль причинила боль — но не более того. Стоило поднять на Ролана взгляд, как Исгерд снова растворилась в нём.
Для ужина Ролан выбрал открытую площадку на крыше одного из небоскребов. Довольно новый ресторан, который он любил за то, что тот находился выше уровня облаков.
Пелена тумана заволакивала дымкой огни города, потоками золотого пламени разливавшиеся далеко внизу, и, ступив на мраморный пол, Ролан не удержался. Подошёл к Исгерд со спины, обнял поперёк живота и шепнул на ухо:
— Посмотри наверх.
Исгерд послушно запрокинула голову и в следующий момент, поражённая увиденным, замерла. Затылок её опустился Ролану на плечо, и сама она расслабилась, отдаваясь на волю его рук.
— Красиво, — шепнула Исгерд в тон Ролану.
Тот улыбнулся и, прикрыв глаза, уткнулся Исгерд в висок. Он и сам был бы не прочь посмотреть, но Исгерд, таявшая в его руках, была куда более редким и возбуждающим явлением, чем свет самых ярких звёзд.
А Исгерд смотрела и смотрела на огоньки, сердце которых билось далеко в бесконечности, затягивало её в чёрную глубину космоса, и она сама не заметила, когда произнесла:
— Мне не хватало их.
Она замолкла, понимая, что всё ещё не знает, увидит ли звёзды когда-нибудь вблизи. Как далеко отпустит её Ролан.
Слёзы навернулись на глаза, к горлу подступил ком. Исгерд заставила себя проглотить его и сморгнула, и почти тут же к ним приблизился официант, и наваждение разбилось в пыль.
Ролан объяснился с ним, указал на столик у края площадки, и они направились туда.
Ролан внимательно смотрел, как тонкие белые пальцы Исгерд порхают над приборами, и только потому заметил, как те ошибаются иногда — и тут же скользят в сторону. Ни одной ошибки Исгерд не довела до конца, но Ролан видел, что та отвыкла. Исгерд снова начинала покрываться бронёй, которая, казалось, разомкнулась ненадолго, когда они стояли на входе на площадку, и не существовало в целом мире никого, кроме них двоих, и звёзд над головой.
— Ты стесняешься меня? — спросил Ролан, и Исгерд вскинулась, с удивлением глядя на него.
— С чего ты взял?
— Ты так стараешься следить за собой… — Ролан поднёс к губам бокал с вином.
Исгерд мешкала, подбирая ответ, а затем сказала:
— Я знаю твои ожидания, Ролан. Ты один из пяти наследников, окончивших Академию Семнадцати Звёзд.
Ролан не сдержал горькой усмешки.
— Это было так давно…
— Это живёт в твоих глазах. Может быть, поэтому, ты и не смог смотреть, как меня…
