Книга Ничего не говори - Брэд Паркс

На следующий день я проснулся с чувством, которое можно было назвать эмоциональным похмельем. Моя хрупкая система восприятия под высоким напряжением окружающего мира подверглась слишком большим перегрузкам. Даже краски за окном поблекли наутро после того, как я узнал, что моя жена больна.

Я должен был бы испытывать некоторое облегчение от того, что Элисон ничего не замышляла за моей спиной, что Пол Дрессер не собирался у меня ее отнять, что каким бы скверным ни было создавшееся положение, мы все равно были вместе. Но подобные утешительные мысли свела на нет острая боль, вскоре пришедшая им на смену.

Самым серьезным кризисом, угрожавшим здоровью кого-нибудь из членов нашей семья, до сих пор было мое ранение. Да, было много шума, крови и переживаний, но в конечном счете речь шла всего лишь о физике. О простом законе ньютоновской физики, который в данном случае сводился к тому, что пуля, обладавшая некоторым импульсом, ударила меня в грудь, передала свою кинетическую энергию плоти, нанесла значительный ущерб скелетно-мышечному аппарату и вылетела с другой стороны. Не успел я осознать, что ранен, как весь вред организму уже был нанесен. Выздоровление, аналогичным образом, тоже носило чисто механический характер. Тайны из моего состояния никто не делал, и как бы больно мне ни было, мысль о том, что худшее уже позади, приносила некоторое утешение.

Здесь же все было гораздо страшнее. Рак похож на пулю, которая убивает вас долгие месяцы и годы. И момент, когда пуля попадает в человека, это только начало. И никто понятия не имеет, насколько серьезной окажется рана.

Более того, для ответов на самые животрепещущие вопросы используется непостижимая терминология квантовой физики. Давать какие-либо гарантии не представляется возможным. В отношении конечного результата можно лишь строить прогнозы, варьирующиеся в самых широких пределах, от весьма терпимого до совершенно немыслимого. Хотел бы я увидеть человека, которому приносит утешение изучение статистики онкологических больных в пяти- или десятилетней перспективе.

Если в то утро мне что-то и помешало окончательно расклеиться, так это строгий наказ Элисон, напомнившей о моем обещании делать все возможное для освобождения Эммы.

До слушаний по «приговору Маркмена» оставалось два дня. Моя команда с головой ушла в подготовку к ним, поэтому, приехав в тот день в обычное время, я обнаружил, что все уже на местах.

Я начал просматривать ходатайства, чтобы присоединиться к процессу. Ближе к полудню позвонила миссис Смит. Я подумал, что у стороны ответчика снова вопрос по поводу фотографий, или видео, или еще какая-нибудь незначительная проблема.

Но вместо этого она сказала:

– Мистер Сэмпсон, у меня на проводе конгрессмен Нил Кизи. Будете с ним говорить?

Нил Кизи. Я почувствовал, что от звука этого имени у меня подскочило давление. После пресс-конференции Майкла Джейкобса прошло две недели, и я – отчаявшийся человек становится наивным – уже было решил, что дело спустили на тормозах.

– Разумеется, – ответил я, – соедините меня с ним.

Проработав много лет в команде Блейка, я ни разу не имел дела с Кизи, но о репутации его был осведомлен хорошо. Компетентный, решительный, дотошный в деталях технократ, он цитировал наизусть доклады Комитета Конгресса по бюджету и считался чуть ли не самым педантичным из 435 американских законодателей. В одной из статей в «Вашингтон пост» его, помнится, называли занудой, которому глубоко наплевать на общественное мнение – он коллекционировал игрушечные модели поездов и был столь ярым фанатом сериала «Стар Трек», что выучил клингонский. Но те, кто не считался с его мнением, считая неудачником или посредственностью, могли за это здорово поплатиться.

Я затаил дыхание в ожидании, пока нас соединят, и медленно выпустил из легких воздух. В следующее мгновение я услышал резкий голос Кизи:

– Доброе утро, судья Сэмпсон.

– Доброе утро, конгрессмен Кизи. Чем могу быть вам полезен?

– Я знаю, мы с вами люди занятые, поэтому давайте сразу к делу: ко мне по-прежнему поступают запросы касательно вашего приговора по делу «Соединенные Штаты против Скаврона», и мне хотелось бы разобраться с ними до пятницы. Насколько мне известно, на этот день у вас намечено важное судебное заседание.

– Совершенно верно, – сказал я.

– Учитывая строго ограниченные временные рамки, мне показалось более уместным связаться непосредственно с вами. Уверен, что вы меня поймете.

– Разумеется, – ответил я как можно небрежнее, хотя у меня на лбу выступила испарина.

– Отлично. Как вам известно, мой коллега, конгрессмен Джейкобс, во всеуслышание подверг сомнению ваше решение по делу мистера Скаврона. Я признаю, что в значительной степени его энтузиазм был обусловлен не столько юридической стороной вопроса, сколько вниманием со стороны телеканала «Фокс ньюс», которого он так усиленно добивался, поэтому перед тем, как выносить данный вопрос на рассмотрение Юридического комитета, я позвонил мистеру Байерсу, главному судье округа, чтобы понять, почему он решил не давать этому делу ход. И он поведал мне о некоем молодом человеке по имени Кит Блум.

Поскольку он ожидал от меня какой-то реакции, я сказал:

– Да.

– В глазах судьи Байерса эта история, очевидно, выглядит убедительной, но мне захотелось прояснить некоторые подробности, которых он, вполне естественно, сообщить мне не смог. Поэтому я попросил одного из моих помощников разузнать о деле Блума побольше. И знаете, что он обнаружил?

– Нет, – ответил я, чувствуя, что попал в ловушку и она вот-вот захлопнется.

– Ровным счетом ничего. Судебная система округа Колумбия никогда не сталкивалась с Китом Блумом. В тот период, когда вы работали в команде сенатора Франклина, человек с таким именем не упоминался ни в заявлениях, ни в приговорах – вообще нигде. Зная, что дело официально не было закрыто, поскольку вы сказали судье Байерсу, что мистер Блум уже не считался несовершеннолетним, мой помощник предпринял еще одну попытку и обратился в Федеральную прокуратуру по округу Колумбия. Но и там сведений о Ките Блуме не оказалось.

– Вот как? – сказал я, как будто удивленный его словами.

Все это время моя рука лежала на столе. Когда я ее убрал, на поверхности остался влажный отпечаток в виде моей ладони.

– В итоге я решил позвонить вам. У вас есть номер телефона или адрес электронной почты мистера Блума?