Небольшой секретер стоял напротив стены. На его крышке лежали гусиное перо и одна из тех больших морских раковин, которые всегда сохраняют звуки моря. Зеркало, такое старое, что в нем с трудом можно было увидеть свое зеленоватое отражение, висело на другой стене, а над камином покачивался маленький изогнутый охотничий рог — как раз такой рог, который мог бы нести на плече принц, пробираясь через шиповник в поисках Спящей Красавицы. Этот рог, как и зеркало, были такими старыми, что даже отец Спригг не знал, откуда они появились в его семье. Рог был украшен серебряным ободком, который, как и подсвечники, всегда был начищен до блеска.
В небольшой гостиной, кроме этого, больше не было ничего, да ничего больше и не требовалось. Сначала Стеллу удивляло, что это была комната только для двух человек, как и церковь в море из ее сна была для двух человек. Здесь было два кресла, две скамеечки для ног и два подсвечника. Гостиная словно принадлежала принцу и принцессе с камина. «Или мне и Захарии», — подумала Стелла.
Девочка как-то спросила матушку Спригг о том, использовалась ли когда-нибудь эта комната, и матушка Спригг ответила, что да — когда невеста и жених приезжали из церкви, они заходили в этот чудесный мирок на несколько минут, прежде чем присоединиться к шумным гостям на кухне. И когда крестили ребенка, он лежал здесь в своей колыбели. И когда кто-нибудь в доме умирал, тело лежало здесь в гробу, как младенец в колыбели, пока не приезжал катафалк и не увозил его в церковь. Стелла думала, что эта комната прежде не имела личной связи с ней, а только с детьми, невестами, женихами и мертвецами, которые прежде были здесь. Но сегодня вечером, совершенно неожиданно, гостиная стала ее комнатой, ее и Захарии. Девочка открыла свою шкатулку, надела новый серебряный наперсток, вынула иглу из парчовой игольницы, почистила ее наждачной подушечкой, похожей на клубнику, продела малиновую шелковую нить и начала вышивать.
Она не опустила шторы, и за окном освещенной свечами комнаты синели зимние сумерки. «Гентианская синь», — сказала Стелла сама себе. Она могла разглядеть очертания подстриженных тисовых деревьев и была рада этому, потому что знала и любила тисы так же, как она любила яблони. Она не могла видеть отсюда Беверли-Хилл, но живо могла представить себе старое тисовое дерево и огромные камни, и овец в синих сумерках, как будто окутанных мантией. Она представила себе Рождественских пастухов, там, вместе с овцами. Один из них, подумала Стелла, был святым человеком. Она вообразила, как он сидит на одном из поваленных камней, завернувшись в свой плащ, и смотрит в море. Он был святым человеком, и овцы собрались вокруг него. Рождественские звезды сияли над его головой, и в руках у него был пастушеский посох. Потом она забыла о нем, потому что комната начала говорить, как это бывает, когда в ней находится кто-то, кого она считает своим хозяином. Небольшой камин шептал сбоку от нее, и раковина шумела. Одежда пастушки зашелестела, когда она наклонилась к пастуху, который мурлыкал ей чудесную песню. Музыка доносилась из рога, и огоньки свечей подпрыгивали и смеялись. Все эти неразличимые звуки вместе создавали голос комнаты.
— Да, — прошептала Стелла. — Спасибо вам. Я не забуду.
И девочка вздохнула с облегчением, потому что то, что она услышала, утешило ее тоску по Солу. Ее детство уходило от нее, и она больше не слышала звуки так отчетливо. Она помнила время, когда слышала шажки мухи по оконному стеклу и музыку звезд. Но сегодня вечером ей приходилось вслушиваться очень внимательно, чтобы разобрать, что именно говорит комната, и, может быть, со временем она забудет, что было сказано. Но она будет помнить, что ей нашептали что-то полное успокоения, что-то о возврате детских ощущений: слышать снова, видеть снова, только еще яснее, чем прежде. И вовсе не плохо быть женщиной, в этом даже есть свои преимущества. Стелла подумала о невесте и женихе, стоявших здесь вместе после свадьбы, и о ребенке в колыбели и улыбнулась, продолжая вышивать.
2
Мужчина, который сидел, закутавшись в плащ, под тисовым деревом, глядя в море, вздохнул и неохотно поднялся, как бы отрицая утверждение, что сидеть на улице в декабрьские сумерки не самое мудрое поведение для человека, недавно оправившегося от болезни. Доктор несомненно запретил бы эту прогулку, если бы он был дома. Но все же вечер был таким же целительным, как весна, и вряд ли мог ему повредить.
Ему нужно было вернуться на это место, побыть здесь, напрячь мышцы, прислушаться к тишине, к окружающей музыке, которую он уже не мог слышать, коснуться пальцами отметины на камне. Когда человек поднялся, чтобы идти, он увидел овец, доверчиво собравшихся вокруг него, и удивился этому. Опираясь на палочку, позаимствованную у доктора, чтобы легче было взбираться на холм, он двигался среди них, словно настоящий пастух. Спускаясь с холма, он заметил теплое зарево камина и пламя свечей в окнах маленькой гостиной. Была ли там Стелла? Он пересек тропинку, ускорил шаг и вошел в сад. Он двигался среди тисовых деревьев совсем бесшумно до тех пор, пока не смог заглянуть в маленькую зеленую гостиную.
Она была там, склонившая голову над своим шитьем и похожая на сказочную принцессу в замке. Открытая шкатулка для рукоделия стояла на подставке сбоку, пламя свечи бросало отблеск на серебро рога, висевшего на стене. Мужчина снова был влюблен, и его душа сияла в глазах, когда он смотрел. Он стоял неподвижно, может быть, минут десять, а потом, как это часто бывает с влюбленными, вдруг опомнился и покраснел. Правильно ли он делал, что шпионил за ней? Это было отвратительно! Мужчина резко оглянулся и, внезапно негромко вскрикнув, снова ушел в тень.
Кто шел там, чьи шаги раздавались в саду, кто поднимал засов на воротах, на чьем серебряном шлеме блистала луна, у кого в кудрях пылала огромная малиновая роза? Может быть, это и был владелец сказочного рога, пришедший в замок своей королевны, чтобы потребовать его?
Молодой рыцарь прошел по садовой дорожке, и аббат разглядел малиновую полосу на его плаще, но тут его внимание было привлечено большущим зеленым драконом, застрявшим в воротах. Ему прищемило хвост, и дракон громко шипел и ругался, пытаясь освободиться. Стелла услышала шум, посмотрела в окно и, выскочив из гостиной, появилась в дверях, радостно хлопая в ладоши.
— Святой Георгий! — закричала она. — Святой Георгий! Счастливого Рождества!
— Счастливого Рождества всем в Викаборо, — громко и сердечно, совсем по-девонширски ответил святой Георгий. — Ну, как твои успехи, барышня Стелла? Растет беверлийская женщина.
Аббат, понимая, о чем идет речь, улыбнулся и ушел обратно в тень, чтобы незамеченным досмотреть счастливую сцену до конца. Он думал, что никогда уже не забудет зрелище освещенного луной дома с его высоким дымоходом, поднимающимся к первой звезде, широко, гостеприимно распахнутой дверью с вырывающимся наружу светом и яркими фигурами участников рождественского представления, идущих процессией среди тисовых деревьев, чтобы получить приветствие от девочки в вышитом розами платье, склоняющейся в реверансе перед каждой из сказочных фигур, которых она так хорошо знала. Святой Эндрю, Святой Патрик и Святой Давид, Аладин и Король Египта, Принц Датский с побледневшим лицом, шут в пестром колпаке с колокольчиками, старый добрый Дед Мороз и еще целая толпа странных творений, загримированных под духов и святых, с трубачом в алом плаще, замыкающим процессию. Этот последний герой остановился у передней двери, повернулся и радостно затрубил.
