— Ну, например, говорят, что люди Джемиуса отбили у аведжийцев Зуи Камилла, того самого оружейного мастера из Циче. Или, к примеру, дошли слухи, что некто отрядил целую экспедицию в Санд-Карин, на поиски какого-то затерянного замка… Или, что гораздо серьезнее, кто-то договорился с рифдольцами о выводе кланов из Фалдона и Мюкса, и пытается восстановить власть в Бреммагне…
Россенброк утих, и надолго задумался, потирая руки. Патео закончил, повернулся к окну и стал равнодушно смотреть, как молодые пастухи гонят с пастбища стадо холеных борхейских овцебыков.
Наконец, Россенброк завозился в кресле и прошипел проклятие. Патео повернулся к нему. Старый канцлер улыбался.
— Джемиус великолепен, Саир! Мне будет спокойней умирать, зная, что на землях Лаоры есть такой человек. Он сможет сделать то, чего не смог сделать я.
— Так ты знаешь, на кого он работает, Марк? — осторожно повторил Патео.
— На Империю, мой старый друг. Джемиус работает только на Империю. Но это уже совсем другая история…
118
Сивый ввалился в мрачный солдатский кабак в пригороде Барги далеко за полночь, шатаясь добрел до стойки, швырнул хозяину последний медный карат и глотая вонючий сивушный смрад широко раскрытым ртом, увалился на скамью.
Хозяин взял монету, посмотрел сквозь нее на свет и пробурчал:
— Катись отсюда… Бродяг не обслуживаем. Только солдат…
Сивый шатаясь поднялся, и вращая налитыми кровью глазищами, грохнул кулаком по стойке.
— А я и есть солдат! Его императорского величества, отдельного армельтинского батальона боец! Герой войны, мать его!
Хозяин мрачно оглядел драную рубаху Сивого, его босые грязные ноги и сказал:
— Выметайся, козел форелнский. Сейчас позову стражу, будешь на дыбе потом рассказывать, какой такой войны ты герой!
Сивый набрал в грудь побольше воздуха и открыл было уже рот, но тут к стойке шатаясь подошли трое подвыпивших бирольцев. Один из них глянул на Сивого и махнул хозяину рукой.
— Солдат он, солдат. Не дезертир. Это тот самый, что самого герцога пленил. — Он потрепал Сивого по плечу. — Что, брат армельтинец, пропился совсем? Выпивай, да иди к своим спать, иначе завтра поволокут тебя лошадьми, и не посмотрят, что герой…
Стоявший у стойки воин в черном дорожном плаще, с мечом за спиной, подвязанным на манер рифдольских головорезов, косо посмотрел на них, расплатился с хозяином за пиво и пошел вглубь зала.
Сивый горько усмехнулся, схватил протянутый хозяином кувшин, прижал к груди и побрел в угол. Бирольцы взяли себе ведро вина, тушеных крабов, и смеясь уселись за стол. Сивый приткнулся в углу и разом опорожнил половину кувшина.
Человек в плаще опустился на скамью с ним рядом с ним, и глядя прямо перед собой, тихо спросил:
— Так это и правда ты изловил аведжийского герцога?
Сивый зло покосился на воина. Его лицо показалось Алану смутно знакомым. — Тебе-то что? Интерес какой?
Воин посмотрел на него и поморщился.
— Что-то не верится мне. Видать, что герцог совсем при смерти был, раз какой-то пьянчужка смог схватить его.
Сивый глотнул прямо из кувшина, отвернулся и пробурчал.
— Пошел ты…
Воин слабо улыбнулся и кинул на стол медное кольцо. Сивый повернулся, поглядел на монету, почесал грязную щетину и спросил:
— Что нужно-то?
Воин усмехнулся, но глаза его при этом оставались жесткими и холодными. Сивый сразу же вспомнил это лицо.
— Погоди-ка! А я помню тебя. Ты тот самый козел, из-за которого мне в армию идти пришлось, чтоб с голоду не подохнуть… Ты нам в Норке работу перебил, у маркиза, травоеда. — Сивый отстранился, выпучив пьяные глаза.
Воин резко выбросил вперед руку, схватил железными пальцами уползающего Сивого за запястье и процедил сквозь зубы:
— Не дергайся, прирежу. Глазом моргнуть не успеешь. Где украшения, которые ты с герцога снял?
Сивый задергался и протестующее зашипел:
— Да раздетый он был! В крови весь… Ничего у него не было!
Воин, глядя Сивому в глаза, сильнее сдавил захват. Сивый тихо взвизгнул и запричитал:
— Что тебе надо? У меня ничего нет, ничего… Все забрали имперцы, все до последнего карата… Ничего не осталось, ничего…
Воин взглянул на компанию смеющихся бирольцев и медленным движением вытащил огромный нож. Сивый вздрогнул. Воин подцепил кончиком ножа монету и подкинул ее Сивому.
— Купи на эти деньги себе выпить.
Сивый схватил монету и сжал ее в кулаке. Воин сунул нож в ножны и тихо спросил:
— Скажи мне, где звезда герцога, Алан?
Сивый испуганно замотал головой и заплакал.
— Я все отдал имперской разведке. Все, все что из болот вынес. Меня там били… Кнутами… Хотели железом жечь… Я все отдал… Все…
Сивый, размазывая по щекам пьяные слезы задрал рубаху и показал страшные кровоточащие рубцы на грязном теле. Воин поморщился, сунул нож за пояс, молча поднялся и быстрыми шагами вышел из кабака.
Сивый поскуливая выбрался в ночь, насторожено огляделся по сторонам и побрел, с трудом переставляя заплетающиеся ноги. Когда веселое пятнышко Первой Луны закатилось за зубчатые стены Барги, а ночное небо на западе прочертила первая светлая полоса, предвестник восходящего солнца, он остановился у полуразрушенной фермы. У каменного крыльца он опустился на колени, сунул руку за кладку и нащупал сверток. По его спитому лицу расплылась блаженная улыбка.
119
— Ты много плакала, сестра моя… Горячие слезы изменили твое лицо, твои глаза отдали слишком много влаги и посветлели. Тяжелые мысли и невзгоды отразились на твоем лице… Твои губы долго не знали ласки а пальцы загрубели, натягивая тетиву лука… Что гложет тебя, сестра моя?
— Мой луч солнца угас, сестра, тогда, когда наши семьи ушли на юг… Я выросла в этом лесу и впитала его силу, ветви черных деревьев стали мне домом, листва папоротника — постелью… Долгие годы лишь тишина и безмятежность. Долгие годы без ласки и лук, вместо мужчины в ложе… Потом я встретила его… Он спас мне жизнь и разделил со мной постель. Человек подарил мне мгновенья счастья и радость материнства, сестра… Я нарушила табу…
— Табу? Табу исчезло вместе с хрустальными восходами этого мира, сестра…
— Не успокаивай меня, не надо… Я сделала это, поддавшись минутной слабости, после стольких лет одиночества…
— Кто же отец твоего ребенка, сестра?
— Наследник правителя… Из великого рода. Он умер. Умер… Смерть встала между нами, разорвала мою жизнь черным когтем на неравные половины… И даже свет лун для меня теперь лишь отблеск на воде…
— Твой ребенок — это твой свет! Ты будешь слышать его смех и радоваться. Ты будешь видеть его глаза и твоя жизнь продлиться вечно… Дети — это самая главная ценность нашей расы, сестра.
