Книга Тенеграф - Кшиштоф Пискорский

Серива изменилась. После безумств праздника Джурхад город притих, опечалился – словно пьяница, который утром после попойки пересчитывает последние медяки. Разбитые глиняные кружки, затоптанные в грязь аппликации, просмоленные остатки фейерверков – все это валялось на аллеях и в переулках. Жители не спешили их убирать.

В нижних кварталах было полно патрулей гвардии. Вооруженные люди шастали от трактира к трактиру, от кабака к кабаку, расспрашивая как новоприбывших, так и постоянных посетителей. Официально они вели расследование по делу о смерти эклезиарха и инквизиторов. Ведь погибли все люди Андреоса, занимавшие более-менее высокое положение. Часть – в канцелярии инквизиторов, часть на улицах и в домах, где дотянулась до них отравленная игла. Спасшиеся встретились со своим предназначением следующей ночью. Например, археинквизитор Джордано Батиста был убит в своей строго охраняемой башне. Археинквизитора Сальвадора Браге застрелили, пробив стену его спальни пулей из тенестрела. Погибло также и много слуг низших рангов и доносчиков Андреоса. Оставшиеся в живых растворились в воздухе. Люди шутили, что из Серивы стаями бегут крысы с кармазинной шкуркой.

По улицам шагали траурные процессии. Первыми погребали людей, которые погибли с Андреосом, но и по прошествии времени число гробов, складываемых на кладбище, нисколько не уменьшалось.

Начали ходить тревожные слухи о чистках, начатых людьми из дворца, которые не миновали даже членов высоких родов. Трое сыновей гранда И’Деррано погибли в бане, разорванные в клочья неизвестной силой. Их отец в отчаянии выбросился с балкона.

Род И’Деррано славился набожностью. Это именно они помогли Андреосу прийти к власти.

В Сериве подозревали, что за всем стоит некая новая разбойничья секта. Гвардейцы расспрашивали о человеке, который, видимо, был ее предводителем, – высоком фехтовальщике с черными, до плеч, волосами, который одевался, как я, и вел себя удивительно похоже на меня.

Выходило, что на самом деле дворец искал не убийц Андреоса. Он искал Ирахона А’Барратору.

Была в этом, конечно, доля иронии, поскольку – чего уж скрывать! – я и вправду отчасти нес ответственность за смерть эклезиарха. Герт, который его убил, укоренился во мне накрепко и часто заставал врасплох внезапным взрывом гнева или резким импульсом.

Однако я знал, что если меня схватят, то не станут разбираться, является ли человек, состоящий на треть из убийцы, виновным лишь на треть.

Легион тоже понимала риски. Она строго запретила мне выходить в город, чтобы не создавать новых проблем. Приготовлениями она занималась сама.

Однако проведя три дня в темной колыхающейся каюте, я чувствовал, что должен выйти. Было и еще одно дело, которое я хотел завершить, прежде чем мы начнем осуществлять наш самоубийственный план.

В полдень я сошел с палубы «Морского Змея», покинул порт и двинулся вверх квартала Эскапазар, под жарким солнцем, держась в тени и заслоняя лицо низко надвинутой шляпой.

В зубах я сжимал чубук широкой вересковой трубки, которую Иоранда принесла мне вместе с другими личными вещами И’Барраторы. Я совершенно не знаю, почему я вернулся к этому странному человеческому обычаю. Скорее всего, вместе с памятью Арахона я унаследовал и его привычки.

Знаю одно: пока я набивал трубку, троекратно наполняя ее грубо нарезанными ферментированными листьями, а потом уплотнял ее, крутя колечко красного дерева, меня охватило невероятное спокойствие. Я чувствовал себя, как Арахон в старые времена – перед тяжелым боем.

Я не разбираюсь во вкусах табака, но подозреваю, что у этой смеси он был отвратительный. Черная латакия, которую курил И’Барратора, щипала язык и нёбо, словно смола.

Похоже, Арахон любил уничижать плоть. Горький табак, тесная и бедная комнатка, рваная одежда, изнурительные тренировки от заката до рассвета… Может, таким образом он отмерял себе наказание за всех людей, которых отправил в бездну?

Я шел по улицам города. Горячие лучи солнца, последний миг лета, распаренная Серива. Из теней под домами на меня время от времени поглядывали отдыхающие торговки и перекупщицы, дремавшие за лотками, сплетя руки на подоле. Раз я повстречал группку гвардейцев, но даже им не пришло в голову выйти из тени и приставать с расспросами.

Я беспрепятственно добрался до Треснувшего Купола.

Рынок вокруг стен древнего здания гудел голосами. Об убитом Ключнике уже наверняка никто не помнил, его малозначимая смерть утонула в половодье убийств куда более важных персон. Глядя на массив дома, я вспоминал слова Легион. Даже сейчас тенемастера Эбеновой Госпожи работали, создавая самый большой тенеукорот в мире, постоянный мост между двумя Ребрами. Я ощутил непроизвольную дрожь.

Ускорил шаг, свернул и вскоре уже был на улице Дехиньо, около трехэтажного дома с белеными стенами. В животе у меня похолодело. Совсем как у И’Барраторы всякий раз, когда он оказывался перед этими дверьми темного дерева.

Наконец я собрался и постучал. Отворила мне Саннэ.

– Дядюшка Арахон? – спросила.

В ее светло-голубых глазах, однако, я не увидел то, на что рассчитывал. Удивление быстро уступило место неприятию и страху. Прежде чем я успел ее спросить, в чем дело, прибежал Джахейро. В первый миг он хотел меня обнять, но остановился в полушаге и смотрел на меня с подозрением. Как видно, дети были умнее взрослых. Уже с первого взгляда они понимали, что я не тот, кем выгляжу.

Я присел напротив Саннэ.

– Я не Арахон, – пояснил я ей. – Просто похож на него.

– Как… двойник? – осторожно спросила девочка.

– Почти. Но я знал Арахона и пытаюсь закончить то, что он начал.

– Найти папу? – на миг в голосе Саннэ прорезалась надежда.

Я покачал головой.

– Этого не сможет никто. Мне жаль Хольбранвера. Ты останешься с Иорандой, пока мы не найдем кого-нибудь, кто станет твоим опекуном.

– Но папа жив, – ответила она.

– Саннэ, ты должна понять…

– Ты не веришь мне! – крикнула она, ударив меня кулачком в грудь. – Никто мне не верит. Но папа жив, я это точно знаю, я слышала его во сне.