«Сделай так, чтобы это прекратилось… Сделай так, чтобы это прекратилось… Придумай что-нибудь…»
— Само собой разумеется, я не могу заставить их почувствовать то, что чувствовала я, — говорит Мэри деловым тоном. — Я не могу вводить им стероиды каждый день в течение всего их детства, или принуждать их качаться, или заставлять их переживать каждый день в школе по поводу того, что голос может показаться кому-то уж слишком тонким. Я не могу заставить их переодеваться перед футбольными тренировками не в раздевалке, а в туалете, чтобы товарищи по команде не увидели их половые органы. Но я могу сделать вот это, Эмми.
Мэри тянет меня за волосы у начала надреза, пробуя, удобно ли будет отделять кожу от черепа. Боль, которую я при этом испытываю, такая невыносимая, что я ее терпеть не могу… не могу… не могу…
«Я иду, Марта, иду повидаться с тобой, я хочу повидаться с тобой… Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, позволь мне прийти к тебе…»
— Теперь тебе уже хочется умереть, не так ли, Эмми? Тебе хочется, чтобы я убила тебя и тем самым прекратила твои страдания. Нет уж, так не будет. Тебе придется жить с этим. Тебе придется жить, терпя боль, жить, как какой-нибудь изувеченной уродине, пока я не решу, что пора заканчивать. Будь благодарна за то, что это продлится лишь несколько часов твоей жизни, а не тридцать семь лет.
«Используй свою голову. Придумай что-нибудь… Ну хоть что-нибудь… У меня кое-что есть… Одно преимущество…»
— Ты смотри у меня не умри! — говорит Мэри. — Еще слишком рано. Я еще не закончила.
Она снова прижимает мою голову к полу, но на этот раз правой рукой, а в левой она держит скальпель, готовясь сделать надрез вдоль линии волос на правой стороне, чтобы затем отделить скальп и превратить меня в уродину — такую, как она сама.
На этот раз я не сопротивляюсь. Мое тело расслабляется. Я сдерживаю дыхание.
На этот раз я все-таки попытаюсь использовать свою голову.
114
— Нет, нет, нет! — кричит Мэри. — Очнись! Очнись!
Она отпускает мои волосы и наклоняется вперед. Я чувствую на своем лице ее дыхание.
— Ты еще не должна умирать! — требует она. — Ты не должна соскакивать с этого…
Собрав все жизненные силы, которые у меня еще остались, я делаю резкое движение головой вверх, и мой лоб сильно ударяет по шине, наложенной на сломанный нос Мэри.
Мэри взвывает от боли, словно раненый монстр из какой-то страшной сказки, и, выронив скальпель, хватается руками за нос, откидывается назад и сваливается с меня. Я быстро делаю глубокий вдох и сажусь. Кровь течет из надрезов на голове, попадая мне в глаза, кровь течет из раны на моем туловище… Мне кажется, что комната шатается.
Скальпель, измазанный моей кровью, лежит на полу. Я пытаюсь схватить его, но поначалу промахиваюсь, потому что в глазах двоится. Со второй попытки мне все же удается его схватить. Мэри тем временем корчится от боли — нос у нее сломан уже второй раз за неделю, но теперь это произошло не по ее воле.
Я пытаюсь подняться на ноги, но не могу: моя правая лодыжка сломана, к тому же я очень ослабла. У меня перед глазами снова то появляются, то исчезают маленькие яркие пятнышки, похожие на проблесковые маячки. Каждый раз, когда они появляются, Мэри все ближе и ближе ко мне. Шины на ее носу уже нет, и ее лицо представляет собой красно-фиолетовое месиво, из отверстия в котором раздается то жуткое рычание, то омерзительный вой…
«Я иду, Марта».
Яркие пятнышки продолжают мигать, в ушах у меня звенит, и я вижу мысленным взором, как мы с Мартой идем на свидание: она — с капитаном футбольной команды, а я — со своим приятелем-второкурсником на три дюйма ниже меня ростом, с которым я познакомилась в математическом кружке. Затем перед моим мысленным взором мелькают события того дня, когда я опознала Марту в морге, потом — как мы с ней в десятилетнем возрасте украли одну из маминых сигарет, и, наконец, как Букс опускается на одно колено и протягивает мне кольцо с бриллиантом, когда-то принадлежавшее его бабушке…
Я чувствую острую боль в ребрах, вижу жуткую физиономию Мэри, слышу, как она рычит на меня…
А затем на мгновение все замирает. Мы с Мэри встречаемся взглядами. Она издает пронзительный крик и бросается на меня. Однако и я тоже бросаюсь на нее, оттолкнувшись от пола неповрежденной ногой. Я с силой ударяю Мэри макушкой в лицо. Она вскрикивает и падает назад, а я валюсь на нее, перед этим толкнув ее левой рукой в грудь, а после падения прижимаю ее всей массой своего тела к полу.
Мэри отчаянно пытается одной рукой схватить меня за лицо, а второй — дотянуться до скальпеля в моей руке.
Мое сознание начинает затуманиваться, силы иссякают… Ну вот и все. Это уже мой самый последний шанс.
Моя правая рука наносит удар сверху вниз, и скальпель вонзается в плоть. Затем я наношу еще один удар, и еще один, и еще: бац, бац, бац! Кровь брызжет мне в лицо… Мэри что-то исступленно кричит, но вскоре замолкает.
А затем все вокруг становится темным и теплым.
115
Когда я замечаю Марту, она вся сияет. Она выглядит моложе, свежее, счастливее. Она такая, какой я ее больше всего люблю.
Поначалу никто ничего не говорит. Мы, двигаясь навстречу друг другу плавно и легко — словно в невесомости, — обнимаемся и плачем. Затем мы смеемся, потому что мы снова друг у друга есть. И на этот раз, как я и обещала ей, все будет иначе.
Я рассказываю ей все. Рассказываю, какой я была глупой и странной, как я восхищалась ею на протяжении всех тех лет, как мне хотелось быть больше похожей на нее, и, к моему удивлению — к моему величайшему удивлению, — она рассказывает мне то же самое. Мы смеемся над тем, какой забавной иногда бывает жизнь. Мы обе восхищались друг другом и завидовали друг другу, даже не подозревая об этом.
Мы смеемся, вспоминая те выходные дни, которые проводили с нашим напыщенным дядей Филом, а также то время, когда у Марты впервые начались месячные, и она плакала, но и я плакала тоже — плакала, испытывая чувство, похожее на ревность, — ведь у нее это началось раньше! Мы вспоминаем и то время, когда ей было восемь лет и она наступила на гвоздь в роще позади нашего дома, а Энди Ирвин и Ду Мейсон стали драться за право отнести ее на руках домой, пока я в конце концов не взвалила ее себе на плечи и не отнесла домой сама.
У меня возникает ощущение, что наш разговор никогда не закончится, что у него нет ни начала, ни конца. Ощущение времени у меня напрочь пропало. Потому что теперь это навсегда.
И по поводу того, что на все есть своя причина. Мы решаем, что в данном случае это справедливо. Мы приходим к выводу, что если бы Марта не погибла, то этого убийцу никогда бы не нашли и никогда бы не остановили. Ее смерть спасла жизни многим людям. И она снова свела нас вместе.
