Дени слушал с изумлением, к которому примешивался страх.
— Простите мою дерзость, — сказал он почтительно. — Но я позволю себе обратить ваше внимание на опасность, которой вы подвергаетесь, идя совершенно один на грозного зверя. Он будет неистово бороться за свою жизнь! С вашего позволения, я пойду с вами, и вместе…
— Я не позволю этого, Дени, — возразил Леонс с твердостью. — Я не хочу ничьей помощи в борьбе, которая мне предстоит. Никто не войдет в каменоломню, что бы ни случилось. Вы меня поняли, надеюсь? Я никогда не прощу того из вас, кто ослушается моего приказания. Только в том случае, если волк прорвется сквозь проход, вы можете стрелять в него; до тех пор никак не заявляйте о своем присутствии.
Леонс обыкновенно обращался с подчиненными мягко, но на этот раз тон его был резок и повелителен. Тем не менее егерь не отступал:
— Я старый охотник, мосье Леонс, и мой долг предупредить вас об опасности.
— Довольно, — остановил его Леонс. — Мой карабин заряжен?
— Я только что его зарядил двумя мерками пороха и двумя пулями.
— Хорошо.
Молодой человек удостоверился, что затравочный порох не отсырел, провел ногтем по огниву и, вынув из ножен свой охотничий нож, оказался готов пойти на грозного противника.
— Не забудьте моих наставлений, друзья, — сказал он уже голосом спокойным и почти веселым. — Стерегите хорошенько ваш пост, более я от вас ничего не требую.
В ту минуту, когда он собирался идти, приказав спустить Кастора, собаку Жана Годара, Дени сказал ему умоляющим тоном:
— Господин, прошу вас, возьмите с собой ищейку. При всей своей трусливости она даст вам знать о приближении волка, и вы не будете застигнуты врасплох.
Леонс согласился, хотя не ожидал большой пользы от ищейки. С двумя собаками он вошел в глубокую лощину, образуемую каменоломнями. Там царили мертвая тишина и неподвижность. Со всех сторон лощину окружали склоны гор, слишком крутые, чтобы по ним можно было взобраться вверх. Полосы снега, местами растаявшего, резко выделялись на темном вереске. Посреди ложбины была лужа, образованная дождевыми потоками; лужа эта замерзла, а лед был слегка припорошен снегом. На этот унылый пейзаж, словно траурное покрывало, было наброшено серое вечернее небо.
Это была своего рода арена, на которой должен был состояться бой между человеком и зверем. Удрать отсюда было невозможно — только выйти победителем или погибнуть.
Леонс медленно продвигался вперед, шаг за шагом, зорко осматривая все вокруг, вслушиваясь в каждый шорох, держа наготове свой тяжелый карабин. Он тщательно всматривался в каждое углубление, каждый куст репейника. Действительно, волк мог внезапно наброситься на него и растерзать, прежде чем охотник успеет заметить его. Временами он останавливался, сдерживая дыхание, собаки бродили вокруг него, но не подавали голоса. Ищейка была особенно беспокойна; она часто возвращалась к хозяину, дрожа всем телом. Тогда Леонс ласково гладил ее, и она снова отправлялась отыскивать след зверя. Другой пес, сильный и храбрый, вел себя более решительно. Чутье Кастора, не такое тонкое, как у ищейки, вынуждало его полагаться на нее в деле розыска следов. Впрочем, следы были совершенно свежи; во многих местах на снегу виднелись широкие и глубокие следы, казалось, проложенные минуту назад.
Однако волк не показывался, и если бы стены, окружавшие эту местность, не были бы так высоки и неприступны, можно было бы предположить, что ему удалось через них перескочить. Но это было невозможно. Прыжок на двадцать или тридцать футов в высоту волку не под силу. У этого зверя нет той удивительной эластичности мускулов, которой отличаются пантеры, тигры и другие хищники из семейства кошачьих. Итак, волк, несомненно, находился внутри каменоломни и мог появиться с минуты на минуту, чтобы принять бой.
Более десяти минут Леонс бродил между камней и кустов, вдруг ищейка вернулась к нему более испуганная и дрожащая, чем прежде, у ног хозяина она искала убежища от угрожающей опасности. Бульдог Кастор, напротив, остановился и, вытянув свою сильную шею, на которой был ошейник с торчащими наружу гвоздями, он глухо зарычал. Все это говорило о том, что вблизи находится хищник; но молодой охотник, как ни напрягал зрение, ничего разглядеть не мог.
Наконец ему удалось разгадать позицию грозного неприятеля. В тридцати шагах от него была лужа, на ее краю сухой и пожелтевший тростник сильно колебался. Между стеблями тростника Леонс заметил две неподвижные, блестящие точки, которые даже днем, казалось, светились жутким светом. Ничего больше видно не было, но охотник знал: зверь скрывается в тростнике, готовый, вероятно, кинуться на него, как только он подойдет ближе.
Леонс остановился и медленно приложил карабин к плечу, но не стрелял. Быть может, в эту роковую минуту он вспомнил, что чудовище, находившееся в нескольких шагах от него, убило восемьдесят три человека и тяжело ранило около тридцати, что оно одержало верх над двумя- или тремястами охотниками, которые его преследовали, и что вся Франция была встревожена из-за него. У него сильно забилось сердце, в глазах потемнело, голова начала кружиться. Но вдруг он почувствовал на себе взгляд Кристины, словно бы она стояла совсем рядом и наблюдала за ним, тревожась о его судьбе и замирая от страха. Леонс глубоко вздохнул, кровь спокойнее потекла по его жилам, головокружение прошло, и спустя несколько секунд все окружающие предметы приняли в глазах молодого человека свой обычный вид.
То ли оттого, что расстояние казалось ему еще слишком большим, то ли оттого, что противник был недостаточно заметен, Леонс пошел вперед, держа карабин наготове. Собаки следовали за ним, рыча, одна от злости, другая от страха. Но этот маневр молодого охотника не привел ни к какому результату, волк не трогался с места, и видны были лишь одни его блестящие глаза. Наконец Леонс потерял терпение, остановился и прицелился в самый центр меж двух светящихся точек. Но тут роли переменились мгновенно.
Зверь, увидев угрозу своей жизни, решился на бой. Его большая голова с навостренными ушами, могучее тело с сероватой шерстью, тяжелый и длинный хвост внезапно показались из тростника, зверь яростно ринулся на своего противника.
Леонс не оробел при этом внезапном нападении. Когда волк был от него в десяти шагах, он хладнокровно прицелился в голову и выстрелил. Выстрел из большого карабина, повторенный нескончаемым эхом, произвел оглушительный шум, подобный грому, но не смог заглушить дикий рев. Сквозь дым от пороха Леонс увидел волка, силою удара повергнутого наземь и, казалось, смертельно раненного. Крик радости не успел сорваться с губ юноши, когда зверь, истекая кровью, поднялся на ноги и пошел на охотника.
Боль и жажда мести удесятерили отвагу волка. Он не хотел умирать, не убив того, кто пришел сюда, чтобы его погубить. Секунда — и он уже повалил охотника. Тщетно Леонс старался противопоставить ему свой штык, сделанный из стали лучшего закала. Штык был сломан, как стекло, карабин измолот в щепки, а Леонс, опрокинутый зверем, так ударился о землю, что почти лишился чувств.
