– Они ничего от меня не добьются, ничего, – повторял Мартин, устраиваясь на своем жестком ложе, пытаясь укутаться в остатки соломы, чтобы хоть как-то согреться, сохранить в своем изможденном теле немного тепла.
По тому, как в последнее время похолодало, узник догадывался, что уже настала зима. Значит, он тут уже два-три месяца. Он сперва отсчитывал дни по приходам двух стражников, приносивших ему еду. Явились – значит, прошел день. Но потом ему это стало неинтересно. И если одно время, устав от тишины и молчания, он пытался с ними разговаривать, то потом отказался – все равно они не отвечали. Были глухонемыми? Нет, скорее это были те из учеников Масиафа, которые не прошли полное обучение, не справились с испытаниями и навечно остались в горной крепости в качестве слуг. Но и слуги тут особые, вымуштрованные, они не заговорят с ним – так приказано, а приказы выполняются неукоснительно. Одно немного тешило Мартина: его охранники явно опасались пленника. И пока один из них убирал в камере, второй стоял на ступеньках, держа в одной руке факел, а в другой обнаженный палаш, чтобы пустить его в ход в любую минуту. Наверняка их предупредили, что узник по прозвищу Тень очень опасен. В этом никто не сомневался после той бойни, какую он учинил в Масиафе по прибытии.
Холодно, как же холодно!.. Мартин сжался, обхватив себя за плечи. Хорошо, что в этом мраке он не видит, в какое чудовище превратился: заскорузлые остатки одежды висели лохмотьями, отросшие волосы превратились в космы, как и борода, которой он зарос почти до глаз, ногти походили на когти хищной птицы. Как раз такие, чтобы вонзить в плоть подлезающих к нему крыс. И весь он худой, грязный, изможденный. В нем уже ничего не осталось от того блестящего воина, каким он был некогда. И все же он нужен Старцу Горы – Синану.
То, что его вернут Синану, было обговорено имамом с Ашером бен Соломоном, еще когда еврей забирал своего приемыша из Масиафа. Об этом поведал Мартину Сабир, когда вез его сюда.
Сабир! Ашер! Воспоминание о каждом из них вызывало в душе вспышку боли и удушающей злости. Мартин не должен их забыть. Как и всех остальных, кто лгал ему годами, кто его предал. И он с глухой ненавистью повторял в темноте их имена: Сабир, Эйрик, Иосиф, Руфь, Хама… Ашер! Они все отказались от него, выбросили, как ненужный мусор. Как падаль, в какую он тут превратился.
Во тьме узилища Мартин порой не понимал, спит он или бодрствует. И тогда он заставлял себя вспоминать былое.
«Гой! Варвар! Убийца, для которого нет ничего святого! Ты недостоин моей дочери!»
Это сказал человек, которого Мартин уважал и любил, которому был предан беззаветно. С которым надеялся породниться, ибо полюбил его нежную красавицу дочь. Так ему тогда казалось. Сейчас Мартин понимал, что кроме страсти к Руфи он испытывал желание найти пристанище, ему хотелось слиться с ее семьей, которая воспитала и приняла его… А потом предала.
Когда Мартин понял, что он ничто в их глазах, ярость ослепила его и он набросился на еврея Ашера… а очнулся связанным в трюме какого-то корабля. Разлепив веки, он различил сверху над собой дощатый настил, услышал поскрипывание покачивающегося корабля и понял, что находится на плывущем судне. Затем Мартин уловил запахи стоячей воды у килевой доски внутри трюма, в котором за какими-то тюками и бочками он и лежал. Мартин попытался приподняться, извиваясь в путах, – в голове сразу стрельнула боль, все вокруг поплыло, а живот скрутило от сильнейшего спазма. Едва он сумел повернуться на бок, как его мучительно вырвало. Но и потом, отдышавшись, он не мог отползти, настолько крепко был связан – веревки так врезались в тело, что конечности совсем онемели. Вскоре сверху раздались голоса и к нему кто-то спустился с палубы. Сквозь упавшие на глаза волосы Мартин увидел у своего лица чьи-то ноги в черных, расшитых алыми зигзагами сапогах с мягко изогнутыми носами. И понял, кто перед ним.
Сильная рука рванула его за веревки, так что Мартин едва сдержал стон, – и опрокинулся навзничь.
– Так, так, – произнес склонившийся над ним Сабир. – Наверное, я всегда мечтал увидеть тебя таким, Тень. Тот, кого считали лучшим и непревзойденным, теперь валяется передо мной в путах, да еще и в собственной блевотине. Но если бы это была лужа крови, я бы еще больше порадовался.
Он смотрел на Мартина сверху и вроде бы широко улыбался, но улыбка была недоброй, да и темные глаза светились колючим блеском.
Мартин понял – это Сабир ударил его по голове, спасая Ашера бен Соломона. И наверняка ударил своей излюбленной булавой с набалдашником в форме головы пантеры. Да, пусть Мартин и называл Сабира другом, помня, сколько раз тот рисковал из-за него жизнью, сколько раз спасал, но он не учел, что Сабир прежде всего служил Ашеру. И всегда был себе на уме, как не единожды отмечал Эйрик. Надо же, простоватый Эйрик это подметил, а вот Мартин… Но разве Эйрик не служил Ашеру?
Мартин не сомневался, что и рыжий помогал Сабиру тащить его на это судно. И куда они теперь везут его?
А потом сквозь гул в голове возникла еще одна мысль: Сабир назвал его Тенью! Прозвищем, под которым он был известен среди ассасинов в Гнезде Старца Горы.
Откуда Сабиру известно это? Ашер сказал? Или…
Мартин не задавал вопросов, просто смотрел на бывшего приятеля. Сабир же лучился самодовольством, а в таких случаях люди не могут не похвалиться.
И Сабир действительно заговорил:
– Молчишь, Тень? Что, зубы в падали увязли? Или поражен нападением проверенного друга? Ха! Прославленный Тень, умница и хитрец, равных которому не было в школе имама Синана! И так доверчиво попал в ловушку. А мне еще говорили, что ты неуязвим. Но недаром мое имя Сабир, что значит «терпеливый». Ибо я дождался своего часа. Есть одна пословица, которую я твердил, когда особо ненавидел тебя: «Если засеял поле сегодня, не предвкушай наесться хлеба завтра поутру». Я повторял это, подчиняясь тебе по воле еврея Ашера, также признававшего твое превосходство, приручая тебя и добиваясь твоего доверия. Я знал – мое время еще настанет!
Сабир опустился на какой-то бочонок и продолжил, не сводя колючих глаз с пленника:
– В крепостях среди гор Джебель-эш-Шарки [62]опытные рафики [63]утверждали, что именно Тень лучший из всех и что на него они возлагают свои надежды. Но теперь им придется удостовериться, что лучший – я, Сабир, Терпеливый. Сам мудрый Синан отметит мое превосходство, когда я привезу связанным любимчика Тень и брошу к его ногам!
– Я никогда не был любимчиком Старца Горы, Сабир. Что же касается твоего превосходства и самовосхваления, то напомню: Аллах не любит чрезмерной самонадеянности.
