Книга Предпоследний герой - Анна и Сергей Литвиновы

Май 1991 года. СССР, Москва

Однажды вечером Арсению позвонил Ваня Тау, его бывший компаньон по «Катран-меду». Несмотря на бесславную кончину медицинского центра, Арсений поддерживал с Ваней добрые отношения. Время от времени они перезванивались – правда, ни разу после того, как закрылся «Катран-мед», не встречались. Ну а тут Иван вдруг пригласил:

– Приходи завтра вечером ко мне домой. С Настей своей, естественно… Или с кем захочешь… Пировать будем.

– По какому случаю? – поинтересовался Арсений.

– Отвальная.

– Что будем отваливать? – спросил Сеня весело (все последнее время – после того как вернулась из Венеции Настя – у него было великолепное настроение).

– Отваливать будем меня, – усмехнулся в телефоне Тау. – Я уезжаю.

– Далеко? – спросил Арсений, уже предчувствуя, что услышит в ответ.

– Не далеко, а надолго, – в том же псевдолегком тоне ответствовал Тау. – Практически – навсегда.

– На «пэ-эм-жэ», что ли?

– Именно. На него – на постоянное место жительства.

– Ты ж говорил, что мать у тебя русская?

– Ну, у меня есть еще и бабушка… – усмехнулся Тау. – И фамилия…

…Они пошли к Ивану вместе с Настей.

Это был первый их совместный выход в свет после ее возвращения из Венеции.

Уложить Николеньку и присмотреть за ним согласилась соседка. За сына они с Настей не волновались.

Тау проживал в коммуналке на Арбате. Единственная комната, принадлежавшая ему в четырехкомнатной квартире, оказалась загромождена десятками разнокалиберных картонных ящиков.

Вид у комнаты уже был совершенно нежилой.

Окна без занавесок. Мебели нет, в углу раскладушка, на ней – свернутый в рулон матрац.

Посреди комнатухи растянулся длинный стол, уставленный закусками и бутылками. Стол был накрыт разномастными скатертями. Подле него располагались разнокалиберные (очевидно, принесенные соседями по коммуналке) стулья и табуретки.

Такими же разнокалиберными – как стулья, скатерти и посуда – оказались и гости. Немолодая пара фабричного вида соседствовала с рафинированно-интеллигентской четой. Первые супруги (как выяснилось в процессе застолья) были соседями Ивана по квартире; вторые оказались преподавателями из Второго меда. Профессор-хирург и его жена-гинеколог.

Пришли также трое институтских – а может, школьных? – друзей Тау. Было четверо девчонок (одна из них – негритянка!) – со всеми хозяин, похоже, в разные периоды своей жизни спал.

Улучив момент, Арсений спросил у Тау:

– А где твои предки?…

Ваня усмехнулся:

– Они уже там, – и жестом указал на какое-то неопределенно далекое далёко.

Гулянка (или, согласно новому, только что вошедшему в обиход слову, тусовка) шла вроде бы как обычно – как миллион других пьянок. Пили водку и коньяк, закусывали винегретом и оливье, рассказывали анекдоты и приколы… Парни, друзья Ивана, кадрились к девчонкам – однако те оказывали явные знаки внимания Ивану, словно султану в гареме.

Профессор произнес тост за способности Тау и пожелал ему не потеряться, но сделать блистательную карьеру в новой среде. Настя (она сидела напротив Арсения, и он исподволь наблюдал за нею) также была весела и оживлена, много рассказывала – об издательстве и о Венеции – и хохотала чуть ли не громче всех.

Только некой странностью веяло от вечеринки. По голым стенам и общему разору она была похожа на новоселье – да только не было в ней присущей новосельям радости.

Не в советских традициях было праздновать свой отъезд куда-либо. Обычно праздновали, отмечали начало нового отрезка жизни, а не окончание старого. И оттого Арсений не мог избавиться от ощущения, что пиршество чем-то походит на поминки – по еще не умершему человеку. Странное чувство: хозяин молод, жив и здоров, а свидеться с ним снова вряд ли придется. И, словно на поминках, прощались они с Тау, похоже, навсегда…

Ближе к концу вечеринки, когда гости уже затянули заунывные русские песни – и «Ой, цветет калина», и «Ой, мороз, мороз…» – Ваня вызвал Арсения на коммунальную кухню: «поговорить о нашем, о женском».

Прихватили с собой недопитый коньяк. Все табуретки оказались задействованы в пьянке, поэтому друзья просто стояли у кухонного стола, крытого клеенкой. Иван курил, стряхивая пепел в раковину.

– Я тебе один умный вещь скажу, – начал Тау вдруг с псевдогрузинским акцентом. Акцентом он, похоже, маскировал свою очевидную смущенность. – Только ты не обижайся.

– Валяй, – проговорил Арсений.

Он ждал, что речь пойдет об их рухнувшем кооперативе. Что последует разбор ошибок в работе с его, Арсения, стороны…

Но Тау заговорил совсем о другом.

– Знаешь, – начал он, потихоньку убирая акцент, – ко мне месяц назад твоя девчонка приходила…

– Кто?! Настя?!

– Да какая Настя!… – отмахнулся Иван. – Та, другая… Милена которая…

– А-а, – облегченно протянул Арсений.

Он не испытывал ни малейших чувств к Милене. Ему было решительно все равно, чем она занимается. И к кому приходит.

– Ну, приходила – и приходила, – пожал он плечами. – Мне-то что?

– Знаешь, старичок, – осторожно проговорил Тау, – не хочу тебя расстраивать, но она явно пыталась ко мне подкадриться…

Арсений усмехнулся.

– Ты меня не расстроил. Абсолютно не расстроил… Не бери в голову… У меня с ней ничего нет… Да и не было практически.

– Да? Ну и слава богу… Но я на всякий случай повел себя с ней как честный человек…

– Это как? – цинично хмыкнул Арсений. – Оприходовал ее, что ли?

– Да нет, не оприходовал… Послал я ее… Ну, правда, в мягкой и интеллигентной форме…

– Что ж ты не ответил-то на любовь девичью? – спросил Арсений столь же цинично. Правда, в душе у него что-то царапнуло: он, конечно, подозревал, что Милена – девушка легко доступная, но не до такой же степени…

– Ну, старичок, – серьезно ответил Тау, – я, во-первых, не люблю, как в песне поется, отбивать девчонок у друзей своих…

– Она не моя девчонка, – повторил Арсений. – Мне на Милку наплевать. С высокой башни… Моя, как ты выражаешься, девчонка, – Настя. А уж Милку ты вполне мог бы вздрючить. Я б не расстроился…